Толстой говорит про лошадь Вронского Фру-Фру: "она была одно из тех животных, которые, кажется, не говорят только потому, что механическое устройство их рта не позволяет им этого".
И повсюду у Толстого только как будто эта механическая причина отделяет животных от людей.
"Старая Ласка, еще не совсем переварившая радость приезда Левина, вернулась со двора, махая хвостом, подошла к нему, подсунула голову под его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтобы он поласкал ее.
- Только не говорит, - сказала Агафья Михайловна. - А пес... Ведь понимает же, что хозяин приехал и что ему скучно".
Мухортый ищет среди метели дорогу домой. "Никита только дергал вожжи, стараясь не шевелить ими, радуясь на ум своего любимца.
- Только не говорит, - приговаривал Никита. - Вишь, что делает! Иди, иди знай! Так, так... И умен же!.. Гляди, что ушами делает. Никакого телеграфа не надо, за версту чует".
Собаки упустили волка. "Когда мы прибежали к канаве, волка уже не было, и обе собаки вернулись к нам с поднятыми хвостами и рассерженными лицами. Булька рычал и толкал меня головой - он, видно, хотел что-то рассказать, но не умел" ("Булька и волк").
Однако, в конце концов, слова не так уж необходимы. Тесное, непрерывное общение происходит между душами и помимо слов - путем взглядов, интонаций, какой-то своеобразной интуиции.
"Левин пустил собаку. Сытый, бурый третьяк, увидав собаку, шарахнулся. Остальные лошади тоже испугались. Ласка остановилась, насмешливо посмотрела на лошадей и вопросительно на Левина. Левин посвистал в знак того, что можно начинать". Ласка почуяла дичь. "Чтоб найти, она начала уже круг, как вдруг голос хозяина развлек ее.
- Ласка! Тут! - сказал он, указывая ей другую сторону.
Она постояла, спрашивая его, не лучше ли делать, как она начала. Но он повторил приказание сердитым голосом".
Фру-Фру на скачках. "В то самое мгновение, как Вронский подумал о том, что надо теперь обходить Махотина, сама Фру-Фру, поняв уже то, что он подумал, без всякого поощрения значительно наддала и стала приближаться к Махотину с самой выгодной стороны, со стороны веревки. Махотин не давал веревки. Вронский только подумал о том, что можно обойти и извне, как Фру-Фру переменила ногу и стала обходить именно таким образом... Он подскакивал к ирландской банкетке. Вместе с Фру-Фру он еще издалека видел эту банкетку, и вместе им обоим, ему и лошади, пришло мгновенное сомнение. Он заметил нерешимость в ушах лошади и поднял хлыст, но тотчас же почувствовал, что сомнение было неосновательно: лошадь знала, что нужно".
Мне рассказывала одна моя знакомая: до семнадцати лет она безвыездно жила в городе, животных, как все горожане, видела мало и знала еще меньше. Когда она в первый раз стала читать Толстого и через него почувствовала животных, ее охватил непередаваемый, странный, почти мистический ужас. Этот ужас она сравнивает с ощущением человека, который бы увидел, что все неодушевленные предметы вокруг него вдруг зашевелились, зашептались и зажили неожиданною, тайною жизнью.
И не только в животных есть для Толстого эта тайная, но близкая человеку жизнь. Есть она и в растениях.
Толстой стал вырубать в саду молодые топольки, шедшие от корней большого тополя. "Мне иногда жалко становилось смотреть, как разрубали под землей их сочные коренья, как потом вчетвером мы тянули и не могли вырвать надрубленный тополек. Он из всех сил держался и не хотел умирать. Я подумал: видно, нужно им жить, если они так крепко держатся за жизнь... Потом уже, когда было поздно, я узнал, что не надо было уничтожать их. Я думал, что отростки вытягивают сок из старого тополя, а вышло наоборот: когда я рубил их, старый тополь уже умирал. Он давно уже умирал и знал это, и передал свою жизнь в отростки".
Деревья умеют ходить. Черемуха выросла близко от липы, липа затенила ее. "Черемуха, чтоб ее не глушила липа, перешла из-под липы на дорожку. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой, вытянулась, вцепилась сучком на землю, сделала из сучка корень, а тот корень бросила" (Рассказы для детей из ботаники: "Как ходят деревья").
