Цвингер - страница 67

Шрифт
Интервал

стр.

— Да ради бога. У меня номер этой газеты дома лежит.

— Правда, что ли? Ну класс. Давай я попробую.

— Ты напиши, как они предвосхитили историю. Прошло несчастных десять лет, и их фантазия стала репортажем.

— Погоди, достану блокнот.

— Никакого блокнота. Доедай и поехали ко мне. Все увидишь. У меня она есть. Эту газету от настоящей «Правды» не отличишь, диссиденты-эмигранты постарались. Савик Шустер, ну, я продиктую тебе имена. Подобрали шрифт — ну один в один правдинский. Немножко очко поуже. Но только специалисту видно. Интерлиньяж тот же самый. Скопировали макет. Заголовок, все. От настоящей «Правды» неотличимо. Кроме, естественно, текста.

— А что там было в тексте? Кроме портрета Суслова издевательского и нахальных заголовков на целую полосу?

— Что там было в тексте! Да чего там только не было! Все, что казалось невообразимым. И что потом сбылось… Что будет признана советская ответственность за расстрел в Катыни. Что будет свободная продажа множительной техники. Что поставят памятники Пастернаку и Мандельштаму. Что в России напечатают Бродского и Сашу Соколова. Что будет наказание бывшим советским чиновникам: учить наизусть книги Брежнева и слушать радиостанцию «Маяк» постоянно, по двадцать четыре часа. И самое смелое, на что хватило их воображения, — что будет новый порядок выездных виз из страны: срок выдачи виз — от трех до девяти дней. А мысль, что в принципе отпадет такая вещь, как выездные визы, такую мысль никто не мог допустить… Даже в самых неудержимых фантазиях.

— О. Действительно. Вы же сидели взаперти. Не могли из страны выезжать. Совсем-совсем?

— Нати, ты таким тоном спросила, что ясно — не можешь поверить в «совсем-совсем». Ну сделай усилие, вообрази все-таки, Нати. Мои тогдашние друзья, специалисты-зарубежники, ни разу не покидали Россию! Итальянисты — не видели Италии! Французисты — не видели Франции! Никаких стажировок. Никто из СССР никогда никуда не ездил.

— Кроме номенклатуры…

— Да в общем и номенклатура-то как тогда ездила? Два дня, четыре дня, группой, под наблюдением. Только несколько вертких существ, незнамо как добывших право на уникальную свободу, только они могли мотаться туда-сюда. По поручениям КГБ. Их называли агентами влияния. Это были неординарные личности. Такой Левкас…

— О’кей. О нем потом. Так что там еще было, в «Правде»-то в фальшивой?

— Анонсы о выходе книг… ну, всего каталога самиздатовских текстов, которыми, в частности, занималась моя мать. Все эти тексты, до одного, в перестройку напечатали.

— А твоя роль?

— Мы с Антонией раскладывали на олимпийских объектах эту «Правду». Я помогал, и это погубило обоих нас. То есть разбило наш союз. Я Антонию с тех пор уже никогда не видел.

— Почему?

— Она исчезла через день после того. Я бросился искать ее, но безуспешно. И в Россию не мог уже вернуться. И к бабушке не смог приезжать. И это бабушку и довело, и она перестала осознавать окружающую жизнь.


О, как меня понесло. Расчувствовался! Беда! Не беда. Нати спишет или на мой неродной итальянский, или на три бокала ламбруско, или на юмор.

А может, на влюбленность?

В любом из этих случаев будет справедливо.

Дернуть, что ли, себя за ухо пару-тройку раз, отвлечь ее. Посмеется на мои нетопырские растопырки. Не чета ее холеному ушку, приросшему, как волюта капители. Такое точно, как у Пармиджанино на портрете турецкой рабыни.

Несут прощальный привет от ресторана: святое вино и кантуччи. Знак, что пора и честь знать. Мы остаемся последние в зале.

Нет, уж Нати если разлюбопытствовалась…

— Ах ты, исторический человек! Расскажи свою любовную драму. Интересно.

— Но только давай уйдем, Нати, и переместимся ко мне. Раз тебе интересно что-то со мною связанное, я польщен. Поехали. Покажу газету, закачаешься. И фильм посмотрим. Мы хотели же кино посмотреть.

Какая хитрая и в то же время естественная уловка. Браво, Виктор! Еще, видать, не утратил ты квалификацию, хотя и комплексовал.


Проходят к выходу. Наталия отбрасывает гриву. В приросшей мочке бриллиантовый шарик. Сверкает ярко. Но не ярче взгляда, галантно подумалось Виктору.

Наталия ступает твердо. А ведь казалось, вроде захмелела от двух поданных к десерту рюмочек мальвазии.


стр.

Похожие книги