Возложив цветы, вскинул голову, нашел глазами высоко над собой каменное лицо женщины:
— Это, мать, не с клумбы — с Солдатского поля.
Отступил на шаг, одернул привычным движением китель, надел фуражку, столь же привычно проверив ребром ладони положение козырька, и, расправив плечи, отдал честь.
Постоял с минуту, потом позволил себе вновь расслабиться, потянулся за тростью. Адъютант опередил его — подхватил трость и, подавая ее, предложил:
— У меня минералка с собой. Открыть бутылочку?
Маршал поглядел непонимающе, а когда смысл сказанного достиг сознания, пробурчал, поморщившись:
— Или мы на пикнике?!
Спустились на площадь Скорби. Ее довольно большой прямоугольник, опекаемый опорной стеной, нес на одном конце зал Воинской Славы, на противоположном — скульптуру Матери, склонившейся на берегу искусственного водоема над погибшим Сыном.
Маршал остановился перед Скорбящей Матерью и, как только что наверху, подструнил себя, взял под козырек. И долго стоял так, глядя со стиснутым сердцем на охватившую Сына скорбно-ласковую, натруженную руку Матери, что вынянчила всех Сыновей России, отнятых войной. Вынянчила и проводила — нашла силы проводить — в последний путь.
Отсюда направились, обнажив головы, в зал Воинской Славы.
В центре громадного круга поднималась над каменными плитами пола — словно проросла сквозь них — отлитая из чугуна рука с зажатым в пальцах раструбом светильника. Негасимое пламя Вечного Огня рвалось, расплескиваясь, к шатровому потолку.
Свод его опирался на высокие, облицованные гранитом стены. На стенах, по всей гигантской окружности, теснились, взбегая под потолок, колонки имен — одна подле другой в нескончаемой, гнетуще-нескончаемой последовательности.
Одна подле другой — золотом на темно-вишневом граните. В нескончаемой, сдавливающей сердце последовательности.
Маршал спустился к светильнику, охватил отсюда взглядом золотые имена. Колонки имен.
Колонны Героев, шагнувших со смертного рубежа в бессмертие.
На минуту все они, вчерашние однополчане, представились ему в живом строю — море голов, море штыков, выставленные вперед автоматы, зажатые в кулаках «лимонки»…
— Я — ВИЧ, отзовитесь! — вырвалось у него.
И тотчас под гулким шатром потолка плеснулось тысячеголосое:
— Здра… жел… тов-щ командарм!
Вздрогнул, огляделся.
Сопровождающие не решились последовать за ним к Вечному Огню, стояли с обнажёнными головами поодаль. Адъютант, перехватив взгляд маршала, посунулся навстречу, но маршал сделал упреждающий жест, сам подошел к группе.
— Чилиец Неруда, — сказал он секущимся голосом, — Пабло Неруда назвал Сталинград орденом Мужества на груди Земли. Большой кровью полит этот орден!
А перед тем, как возвратиться на площадь, когда уже покидали зал, приостановился и, обернувшись к Вечному Огню, снова вызвал в воображении тысячеголосый всплеск:
— Здра… жел… тов-щ командарм!
— Прощайте, ребятушки-братушки! — прошептал, выходя на солнце.
Адъютант отделился от группы:
— Вы что-то сказали, товарищ маршал?
— Нет! — вскинулся он, однако тут же поправил себя — выдавил с неожиданно пробившейся наружу печалью — Впрочем, вот что…
И — прервался. Что-то мешало продолжить.
Молчание затянулось.
— Слушаю вас! — напомнил о себе адъютант.
Маршал не отозвался. Замедлив шаг, он в напряженном прищуре ощупывал глазами четко обозначенный прямоугольник площади. Так, будто до этого ни разу не представилось случая вглядеться в его контуры.
Наконец заговорил отрывисто, приглушая почти до шепота неподдающийся бас:
— По-доброму, здесь… с ними… мне лежать. Как считаешь? — И, не дав ответить, попросил: — Поможешь выбрать место?
— Да, но…
— Полко-овник, мы же военные люди… Может, тут вот?
Остановился у поребрика, отделившего одетую в бетон часть площади от живой, засеянной травою полоски земли.
— Что скажешь?
Опять не стал ждать ответа — прошел немного вперед, потом вернулся, постоял в молчании перед зеленым островком.
— Нет, лучшего места, право, не найти, — успокоенно повел рукою, оглядывая, вбирая в себя и купол зала Воинской Славы, и Скорбящую Мать, и женщину с мечом во вскинутой руке на вершине кургана — Здесь все как на ладони, все будет на глазах… Самое то, как сказал бы наш новый друг Петр сын Андреев.
