— И как, научились?
— Вроде бы. Но у меня, наверное, плохая координация или что-то в этом роде. А может, мне это просто не дано. То есть я могу ехать вниз, выполнять повороты и останавливаться, но я постоянно боюсь упасть и от этого у меня все мышцы сводит, а тогда я, конечно же, падаю. Какой-то замкнутый круг. И еще я боюсь высоты. Подъем на фуникулере приводит меня в ужас.
Незнакомец никак не прокомментировал ее слова.
— А ваши друзья, я полагаю, опытные лыжники?
— Да, они катаются давным-давно. Алистер приезжал сюда еще в детстве с родителями. Он обожает деревню, знает все трассы как свои пять пальцев.
— Алистер ваш возлюбленный?
Она немного смутилась.
— Да.
— Вы поэтому и приехали?
— Да. — Он улыбнулся. Внезапно говорить стало легко — словно поверять свои тайны случайному попутчику, зная, что вы видитесь в первый и последний раз. — Живительно: у нас столько общего, и мы прекрасно понимаем друг друга, и смеемся тем же шуткам… но лыжи! Я всегда знала, что если хочу быть с ним, стать частью его жизни, мне придется научиться кататься, ведь он жить не может без горных лыж. А мне этот спорт всегда не нравился, потому что, как я уже сказала, у меня, похоже, проблемы с координацией. Девочкой я посещала уроки танцев и всегда путала левую и правую ногу. Правда, я надеялась, что с лыжами будет по-другому, что я как-нибудь научусь. Когда Алистер предложил мне поехать с ним, я обрадовалась — хотела доказать ему, что смогу. Думала, мне будет весело… как в рекламе зимних каникул в горах. Ну, вы знаете: кругом снег, и все такие радостные, и кататься на лыжах, вроде бы, не сложнее, чем играть в теннис. Я никак не предполагала, что мне придется карабкаться на горы такой высоты, а потом действительно скатываться с них на лыжах.
— А Алистер знает, как вы к этому относитесь?
— Вряд ли он меня поймет. И я не хочу, чтобы он знал, что мне тут не нравится.
— Но вам не нравится.
— Нет. Ненавижу горы. Даже вечера у меня испорчены, потому что я постоянно думаю о том, что мне предстоит завтра.
— Тогда как вы собираетесь вернуться в деревню, после того как допьете кофе?
— На фуникулере.
— Понятно. — На секунду он задумался, а потом сказал:
— Давайте-ка закажем еще по чашке и немного это обсудим.
Хотя Джинни искренне полагала, что обсуждать тут нечего, мысль о еще одной чашке кофе показалась ей соблазнительной.
— Хорошо.
Он взял их чашки, подошел к бару и вернулся назад с новой порцией кофе. Усевшись за стол, он сказал:
— Знаете, вы удивительно похожи на одну девушку, которую я когда-то знал. У нее были те же черты, и она говорила таким же голосом. И так же сильно боялась.
— И что с ней случилось? — Помешивая кофе, Джинни постаралась придать своим словам шутливый оттенок. — Она спустилась на фуникулере и потом с позором улетела домой? Потому что меня, очевидно, ждет именно это.
— Ей встретился человек, готовый ее выслушать и немного приободрить.
— Но для меня этого мало. Тут понадобится настоящее чудо.
— Вы себя недооцениваете.
— Я страшная трусиха.
— Не стоит этого стесняться. Чтобы делать вещи, которых ты не боишься, никакого мужества не требуется. А вот совершить поступок, который пугает тебя до смерти, — это действительно достойно уважения.
Пока он это говорил, дверь ресторана открылась и в нее вошел какой-то человек. Он обвел глазами зал, а потом двинулся прямо к ним. Остановившись у столика, он с почтением стянул с головы вязаный шлем.
— Герр капитан Мэнли.
— Ганс! Чем я могу помочь?
Мужчина заговорил на немецком, собеседник Джинни отвечал ему на том же языке. Разговор длился не больше минуты, после чего проблема, очевидно, разрешилась. Мужчина поклонился Джинни, попрощался и вышел из ресторана.
— Что случилось? — спросила она.
— Это Ганс, оператор фуникулера. Ваш молодой человек позвонил ему из деревни — хотел узнать, что с вами произошло. Думал, может, вы упали. Ганс разыскивал вас — ваш друг дал ему описание.
— И что вы ему сказали?
— Просил передать вашему другу, чтобы он не беспокоился. Мы скоро спустимся.
— Мы?
— Вы и я. Но не на фуникулере. Мы съедем с Крейслера на лыжах.
— Я не могу.
