Борис глядел на товарища. Клубок и несколько витков оранжевой нити лежали на цветах. Солнце, поднявшееся над крышей космовокзала, осветило клубок, запуталось в оранжевых петлях.
- Это все? - удивленно спросил Григорий, прикинув на взгляд количество петель.
Стена вытолкнула второго Григория, с синим лицом и сведенными руками.
- Черт!.. - выругался настоящий Григорий. У него тоже начали сдавать нервы, потянул в сторону Бориса: - Отойдем!
Они пошли прочь от стены космовокзала. Григорий молчал, Борис ждал, не прерывая его молчания. В нем закипала злость. Горячий по натуре, он не терпел неясностей, тем более необъяснимого. Лететь к Ориону, бороться с космосом - двести лет космонавты борются, бывает, гибнут. Но там ясны причины и следствия: пески на других планетах, вулканы... А здесь небо над головой, серебряный звон. И ты сам с собой, повторенный тысячу раз. Зачем это нужно? Кому?
- Мне казалось, - заговорил наконец Григорий, - что я блуждал в потемках бесконечно долго. Полная потеря чувства времени, понимаешь? Темнота не только поглощает свет и звук - она растворяет время. И это страшнее всего. Я провалился в бездну, меня охватил страх. Больше я ничего не помню, только бесконечный ужас падения... В космосе нелегко, но там хоть звезды, Борис. А здесь ничего, кроме страха. Как ты меня вытащил, не понимаю... Там, по-моему, нет и воздуха, не помню, чтобы я хоть раз вздохнул.
Бессвязная речь Григория ничего не объяснила Борису. Он протестовал каждой жилкой своего тела против положения, в котором они оказались. Кто-то или что-то играло ими, игра была слишком неравной и неизвестно, чем могла кончиться. Борис видел беспомощность их, двоих, перед неизвестной планетой, они ничего не могли сделать. Это бесило его и еще более ослабляло перед лицом неизвестного. Наконец он прямо поставил вопрос:
- Попали в ловушку?..
- Не знаю, Борис. Ничего не знаю. Пробиться сквозь темноту к ракете нам не удастся. Надо искать выход к спасению в чем-то другом. Если это ловушка, то чья, зачем?
Солнце неудержимо лезло к зениту. Сутки на планете были меньше земных на одну треть: восемь часов день и восемь часов ночь. Планета вращалась в плоскости экватора. Время было одинаковым на всех параллелях.
- Борис, - спросил вдруг Григорий.
- Что?
- Ты заметил, что двойники не дают тени?
Ни двойники, ни тополя, ни здания космопорта не отбрасывали и признаков тени.
- Чертова планета, - выругался Борис. - Одни загадки!
- А еще, Борис, - продолжал спрашивать Григорий, - ты хочешь есть или пить?
- Не хочу...
- А сколько прошло, как мы сюда прилетели?
- Сутки.
- Что же все это значит?
- Хоть убей... - начал Борис.
- Чужая жизнь, Борис. Разумная жизнь! Вот он каким получился контакт с инопланетной разумной жизнью.
Григорий высказал то, что обоим стало понятно чуть ли не с первого часа высадки на планету. Нелегко было признаться в этом во всеуслышание, признать, что никто из друзей этой жизни не понимает. В чем смысл бесконечного кружения двойников? Темноты и безвременья внутри зданий?.. Что представляют собой цветы?.. За два столетия поисков разума во вселенной у людей выработался некий воображаемый образец, стандарт разумного существа: братья по разуму чем-то должны быть похожи на людей, у них должны быть добрая воля, стремление к взаимному пониманию - сложился гомоцентризм. Правда, кое-кто в середине двадцатого века делал предположения, что носители разума не обязательно будут подобны людям, может быть, разум предстанет нам в виде плесени, пленки... Но такой взгляд не принимался всерьез. Утверждался и окончательно утвердился гомоцентризм. Тем более что за все годы люди так и не встретились с разумом в космосе.
- Тогда будем рассуждать прямо, - сказал Борис, - зачем этой жизни превращать нас в игрушку, в беспомощных слизняков?
- Может быть, она испытывает нас на разум, как мы выпутаемся из этого положения.
- Хочешь сказать - экзамен?..
- Нелегкий экзамен. И нам, чтобы хоть в какой-то мере быть признанными, надо искать достойный выход.
- Какой?..
- Во-первых, не метаться как захлопнутым крысам.
