— Имоджин… — сказал он и покачал головой.
— Цветы. Розовые цветочки! Зато каким веселеньким стал этот зал, — заметила госпожа. — Мне кажется, что гонец в Каррисфорд должен перед отъездом посмотреть результаты нашей работы.
Ренальд еще раз поразился ее изобретательности, и в его глазах появились огоньки восхищения.
— Мой маленький цветочек, вы или сумасшедшая, или просто умница. Вероятнее всего, и то, и другое.
Имоджин весь день нервничала, ожидая реакции мужа. Гонец вернулся вечером с отцом Фульфганом.
Имоджин не могла понять, что это было: желание отомстить или простое стечение обстоятельств?
Преподобный дерзко вошел в зал и оглядел все вокруг возмущенным, осуждающим взглядом.
— Дочь во Христе! — провозгласил он. — Ты совершила ужасную ошибку!
Имоджин как бы со стороны услышала свой ответ:
— Мне не кажется, что цветочки настолько плохие!
Она с трудом удержалась от нервного хихиканья.
— На колени! — громогласно возгласил возмущенный священник. — Ты мятежная, непослушная чертовка, дочь дьявола!
Имоджин хотела было повиноваться ему, но потом одумалась.
— Может, мы побеседуем в моих покоях, святой отец? — предложила она и, не оглядываясь назад, пошла вперед.
Имоджин была поражена, когда Фульфган безропотно последовал за ней. Но как только за ними закрылась дверь, он снова взъярился.
— Дочь моя, ты совершила ужасный грех! Имоджин покаянно сложила ручки на груди.
— Каким образом, святой отец? Она действительно не знала, какой из ее многочисленных грехов был в глазах Фульфгана самым отвратительным.
— Ты нанесла удар своему мужу, своему повелителю на глазах Божьих!
— Вам же он никогда не нравился.
— Но он останется твоим повелителем! Представителем Бога для тебя на земле. Твоя священная обязанность повиноваться и заботиться о нем!
— Но я заботилась о нем, — начала протестовать Имоджин. — Если бы я не ударила его, то он был бы убит Ворбриком.
— Не следует бояться смерти, дитя, — возразил он ей. — Опасайся только бесчестья.
— Я готова понести наказание за мой грех, но боюсь, что не смогу в нем раскаяться.
— Ты дерзкое дитя, — шепнул ей преподобный. — Как же ты можешь пренебрегать чувством долга по отношению к своему лорду и к Богу? Я ему говорил, — заявил Фульфган. — Я много раз повторял ему, что он должен публично выпороть тебя, и очень больно, чтобы восстановить свою честь и спасти твою грешную душу!
— Никто не может сомневаться в чести моего мужа.
— Он станет для всех посмешищем, если не накажет тебя!
— Значит, об этом стало известно всем?
— А как же иначе?
— Неважно, как он поступит, никто не посмеет смеяться над Фицроджером, — гордо задрала подбородок Имоджин.
— Ты погрязла в грехе.
— Я? — спросила его Имоджин. — А как насчет вас, когда вы встали на сторону Ланкастера?
— Ланкастер? Я с самого начала был на его стороне?
— Вы поддерживали его, когда у меня уже был Богом мне данный муж!
Теперь взгляд Фульфгана забегал по сторонам.
— Он был более угоден Богу.
— Но по вашим же словам, я была обязана подчиняться только моему мужу.
Имоджин не следовало делать столь безапелляционного заявления. Фульфган снова поспешил воспользоваться своим преимуществом.
— И тем не менее ты так коварно напала на него! Что станет с нашим миром, если женщины начнут бить своих повелителей? Ведь никто не смеет поднимать руку на своего хозяина.
— Я уже сказала, что готова понести любое наказание.
Конечно, ей не хотелось, чтобы ее побили или выпороли, но Имоджин верила в справедливость. И если таким образом она сможет искупить свой грех — что ж, тут ничего не поделаешь!
— Святой отец, вы приехали сюда, чтобы сопровождать меня в Каррисфорд? — с надеждой спросила она его.
Фульфган немного смутился.
— Я? Нет. Я несколько раз выразил мое мнение лорду Фицроджеру, и он сказал мне, что эти мысли стоит высказать грешнице, и приказал мне отправиться сюда.
У девушки нервно задергалась щека. Она представила себе эту сцену. В появлении здесь отца Фульфгана она почувствовала намек на юмор, и у нее появилась надежда.
— Чем сейчас занимается Фицроджер? — спросила она у священника.
— Чем обычно заняты люди его типа. Он управляет замком и тренируется вместе со своими людьми. Наверно, — кисло признался священник, — такой человек должен совершенствовать свое тело, как я совершенствую свою душу.
