Тем не менее, он всё чаще и чаще обращался к Двацветку за позволением поорудовать коробкой. Чужестранец с превеликой охотой доверял ему иконограф, поскольку таким образом сам мог присутствовать на картинках. Тогда-то Ринсвинд и подметил некую странность. Тот, в чьих руках оказывается коробка, приобретает мистическую власть: каждый, кто предстаёт перед гипнотическим стеклянным глазом, покорно повинуется самым бесцеремонным приказам насчёт позы и выражения лица.
Катастрофа разразилась в тот момент, когда Ринсвинд был занят изготовлением картинок на Площади Разбитых Лун.
Двацветок позировал рядом с обалдевшей торговкой амулетами, а толпа его новообретенных почитателей с интересом следила, не выкинет ли он какой-нибудь потешно-сумасшедший фортель.
Ринсвинд опустился на одно колено, чтобы лучше разместить всех на картинке, и нажал на волшебный рычажок.
— Ни фига не выйдет. У меня кончилась розовая краска, — произнесла вдруг коробка.
Перед глазами Ринсвинда распахнулась незамеченная им прежде дверка. Оттуда высунулась маленькая, зелёная, покрытая ужасающими бородавками человекообразная фигурка, ткнула когтем в заляпанную красками палитру, зажатую в лапе, и принялась орать:
— Нету розового! Видишь? — верещал гомункулус. — И чего толку жать на рычажок, когда розовой краски нет? А коли тебе хотелось розового, нечего было делать те картинки с молодыми дамами! Всё, приятель, переходим на чёрно-белый цвет. Усёк?
— Усёк. А то как же. Отчего ж не перейти? — согласился Ринсвинд.
Ему показалось, что он разглядел в одном из тёмных уголков коробки мольберт и крошечную неубранную постель. Ринсвинд понадеялся, что это ему только показалось.
— Ну раз ты все усёк, тады пока, — огрызнулся уродец и хлопнул дверью.
Ринсвинду померещилось приглушенное ворчание и скрип передвигаемого по полу стула.
— Двацветок… — начал было он, поднимая глаза.
Двацветок исчез. Ринсвинд вытаращился на толпу, ощущая, как по спине путешествуют войска неприятных мурашек. Что-то мягко ткнуло его в поясницу.
— Повернись. Только не делай резких движений, — прошуршал, словно чёрный шёлк, чей-то голос. — А не то распрощаешься со своими почками.
Толпа с интересом следила за действом. Судя по всему, денёк сегодня выдался тот ещё.
Ринсвинд медленно повернулся, чувствуя, как кончик шпаги скребет по ребрам. В человеке, находящемся на другом конце клинка, он узнал Стрена Визеля — вора, жестокого рубаку, кандидата на звание худшего человека в мире.
— Здрасьте, — выдавил волшебник.
Он заметил, что в нескольких ярдах пара несимпатичного вида личностей, откинув крышку Сундука, возбужденно тычет пальцами в мешочки с золотом. Визель улыбнулся. Улыбка на его изрезанном шрамами лице производила поистине устрашающее впечатление.
— Я тебя знаю, — сообщил он. — Волшебник подзаборный. Что это у тебя за хреновина?
Ринсвинд вдруг осознал, что крышка Сундука легонько подрагивает, хотя никакого ветра не было и в помине. Он опустил взгляд и обнаружил, что по-прежнему сжимает в руках иконограф.
— Это? Оно картинки делает, — жизнерадостно объяснил он. — Да-да, улыбайся вот так! Сейчас, сейчас…
Он быстренько отступил и нацелил коробку.
Визель на мгновение заколебался.
— Чего-чего?!! — переспросил он.
— Во, замечательно, так и стой… — приказал Ринсвинд.
Бандит ещё немного помедлил, а потом, зарычав, занёс шпагу для удара.
Сзади раздался громкий лязг и дуэт ужасающих воплей. Ринсвинд не стал оглядываться из страха перед жуткими вещами, которые он мог увидеть. К тому времени, как Визель снова начал его искать, он очутился уже на другой стороне площади. Взяв ноги в руки, Ринсвинд набрал ход.
Альбатрос снизился, закладывая широкие, медленные круги, которые закончились недостойным трепыханием перьев и шлепком, когда он тяжело плюхнулся на свою платформу в птичьем садике патриция.
Смотритель садика, мирно дремавший на солнышке, едва ли ожидал, что новое межгосударственное послание придёт так скоро — ведь прошлая депеша была доставлена не далее как этим утром. Он рывком вскочил и взглянул вверх.
Несколько минут спустя он торопливо пробирался по коридорам дворца, сжимая в ладони почтовую капсулу и — поспешность чревата небрежностью — посасывая ободранное запястье, сильно пострадавшее от клюва альбатроса.
