Развязка вышла как раз через год, в день именин сестрицы. Конечно, на именины крестной должен был приехать и прокурор с разными другими важными лицами судебного мира. От нас была взята вся посуда. Все свои съедобные сбережения старуха пустила в ход на изготовление прокурорского обеда. Помню, огромную роль в этом обеде играло заливное из судака. И вот что удивительно, ведь это у нас в доме готовилось заливное, мы же знали всю историю возникновения легенды о прокуроре, между тем во время приготовления судака монашка несколько раз повторила: «Он (прокурор) еще маленьким мальчиком больше всего любил это заливное из судака».
Да, старуха в это время верила, что прокурор к ней на именины приедет. Но хозяева до того обнаглели, что, улучив время, когда монашка пошла на вокзал встречать прокурора, дочиста съели все заливное из судака. Из-за этого «заливного» скандал был ужасающий. Старуха прокляла дом и сама добровольно на другой же день исчезла в какую-то другую страну творить свои призраки.
Старуха удалилась, конечно, потому, что оскорблен был уже сам прокурор.
Костяная яичница
Слесарь Томилин, как страстный охотник, горой стоит за меня. Его положение как жильца самое прочное, потому что мастерство его полезно в деревне. Однако деревенская молва не пощадила и слесаря. Известно, что куница любит зимой попробовать дикого меда; сунется в рой, пчелы все на нее, она – в снег, поморозит пчел и обеспечит себя на всю зиму сладостью. Томилин, охотясь за куницей, сделал это открытие и стал таким способом каждую зиму через куниц запасаться медом. Кроме меня, в деревне этому никто не верит, и все считают Томилина вором специально медовым. За эту славу Томилин имеет на общество такой зуб, что не побоится другой раз и правду в глаза сказать.
Есть еще жилец Жук, хотя и башмачник по ремеслу, но не здешний: все делает на клею, скоро, продает сделанное дешево на базаре и тут же вместе с женой пропивает. Таких мастеров называют «художниками». Живет этот Жук в такой завалюшке, что в дождь может спасаться от мокроты только в печке. И, собственно говоря, живет именно в печке. Ко мне питает уважение безмерное.
К своей же партии я причисляю одного маленького обувного комиссионера, прозванного за скупость «Костяная яичница».
Есть еще один старик, пуговицами торгует на базаре, не то баптист, не то евангелист, ищет такую религию для всех людей, чтоб никак уже не признавалось войны и убийства. Все его слова не имеют в деревне никакого признания, и когда он проходит по улице, то крестьяне презрительно говорят вслух: «Вот святитель пошел».
Есть у меня еще верный человек и замечательный мастер Волков, совершенно безногий, одну ногу пришлось отнять по правде, а другую будто бы доктор Борис Васильич подравнял для удобства. Был он самый горчайший пьяница с Хитрова рынка, в полном смысле слова босяк, обувной мастер, зимой даже ходил босиком и оттого лишился ноги. Вот когда он лишился ноги, то с ним совершился полный душевный переворот, он вернулся в свою избенку и сделался замечательным мастером и запойным читателем. Он и сам обладает замечательным языком, к сожалению, речь свою пересыпает известными русскими ругательствами. Он весь целиком крепко стоит не только за меня одного, но и за всех жильцов.
Тоже большой любитель чтения Елизар Наумыч Баранов, так и прозываемый «Читатель». На почве религиозных сомнений он принялся читать книги и, скоро уверившись, что Бога нет, выписал себе «Безбожника» и все стены у себя оклеил яркими антирелигиозными картинками. Дня не пройдет, чтобы он не забежал ко мне.
Вот, кажется, и все жильцы и их сочувствующие.
