Мой взгляд, что совершенно бесплодной мечты не бывает: при известной ловкости ее всегда можно бывает превратить в денежное и даже весьма полезное дело. Так случилось и с мечтой о городе-садике. Пусть эти квадратики – недостигаемый идеал, но посмотрите, что навертелось вокруг этой затеи. Прежде всего, ясно стало, что жить в таком квадратике можно только с товарищами, которым можно доверяться и положиться на них. Значит, необходима кооперация; новый город строится на кооперативных началах. И если главный принцип нового города – кооперация, то почему бы с идеей нового города не обратиться в старый и строиться тут на кооперативных началах?
– К сожалению, идея эта уже испорчена, – говорит оратор садов-огородов.
Идея кооперативного строительства домов превратилась в спекуляцию на «постоянные квартиры», т. е. в использование не чувства общественности, а мещанского чувства самоличной собственности.
Но причем же тут самая мечта? Почему бы не обратиться с мечтой о садах-огородах к этому кошмарному желтому городу, окружающему каменный?
Слушая необыкновенно даровитого оратора и, должно быть, очень хорошего человека, я мысленно переделывал ужасающий желтый город в город-сад; со мною в той же комнате переделывали пять-шесть солидных господ и три седых старушки – члены этого чрезвычайно интересного Общества.
Теперь, когда мир попрал все законы христианской культуры, где-то в глуши Новгородской губернии долетают до моего слуха такие слова:
– Слава Тебе, Господи, вся Россия обрадована, воистину Христос воскрес!
Изумленный этими словами, спрашиваю крестьянина, в чем дело, чем обрадована Россия.
– Казенку закрыли, – ответил крестьянин серьезно.
Перекрестился и прибавил:
– Все стали как красные девушки, воистину Христос воскрес.
Эти слова увели мою мысль далеко в историю кабаков, из которых выходила всякая бунтовщицкая, разбойничья голь вплоть до последних нынешних хулиганов. Я рассеянно спросил крестьянина:
– Куда же пьяницы делись?
– Оделись, ваше благородие, их теперь не узнаешь, человек вошел в свой вид.
И указал мне на рабочего, занятого прессованием сена:
– Вот они тоже были этим занявши.
Я подошел к рабочему, прессующему сено.
– Простите, – сказал он, – мы люди слабонервные, нас к вину тянет сила.
– Магнит.
Он пояснил мне удивительное свойство силы «магнит» из одного человека делать двух: самый смирный на свете – один человек и самый буйный на свете – другой человек, а сила-магнит делает так, что самый смирный делается самым буйным. Вот он теперь две недели не пьет, зарабатывает в день полтора рубля, оделся, обулся, пришел в человеческий вид.
Я спросил бывшего пьяницу, почему же раньше он не пробовал записаться где-нибудь у священника, дать обещание.
– Не могу, – ответил он, – считаю это за грех, вроде хотя бы за рыцарство.
Что такое рыцарство, он мне тут же и объяснил: это когда человек входит в сделку с Богом, остается, например, человеку и жить-то, может быть, всего год, а он обещается три года вина не пить: «рыцарство», когда человек Бога испытывает.
Еще больше удивила меня на днях встреча с одним стариком: человек он крайне правый, но вечно зол на начальство, повторял всему и каждому на тысячу ладов, что начальство у нас – немцы и поляки; в случае войны этот старик всегда пророчил беду. Теперь я встретил его и говорю:
– Вот вы говорили, а смотрите, как дружно поднялся народ.
– Слава Тебе, Господи, – перекрестился он, – видел я, как шли, и уж, признаюсь, всплакнул.
– Как же раньше вы говорили?
– А раньше было другое, теперь казенку закрыли.
Вот опять: там смирение христианское является будто бы после закрытия казенки, тут умный и прямо мудрый старик объясняет взрыв патриотических чувств закрытием казенки. Все это наивно и грубо, но так убедительно.
А вот еще из обрадованной России: вот я приезжаю в знакомый трактир, заказываю себе чаю, меня окружают толпой крестьяне, мещане, прасолы и подают лист бумаги.
– Пиши, – говорят.
Вся эта гурьба людей просит меня в резких словах написать Государю прошение, чтобы закрыть казенку на все время войны.
Объясняю, что война требует больших денег, что доходы поступают с вина.
