Добычи было много, обоз растягивался, продолжать поход становилось всё труднее, и мы решили его прекратить. С победой двинулись в обратный путь.
Между тем в Мианэ, где остался мой дядя, прошёл слух, что грузинское войско потерпело поражение и мы всё полностью перебиты.
Не имея о нас никаких известий, мианцы легко поверили слухам. Мелик ночью напал на наш охранный отряд и полностью уничтожил его. В этой резне спасся один-единственный грузин. Ему удалось спрятаться, и он видел, как сдирали кожу с пленных, как вешали их на виселицах. Начальника отряда эристава Сванети Георгия повесили на том самом минарете, красотой которого мы наслаждались при прощании. Мелик пировал и веселился, когда гонец сообщил ему о приближении нашего войска. Ни бежать, ни скрыться он уже не мог. Тогда он решил замести следы. Эристава сейчас же сняли с минарета, перебитых воинов похоронили, приготовились к нашей встрече.
Весь город с подарками и подношениями вышел нас встречать. Двуличный мелик приветствовал нас как желанных гостей, поздравил с победным возвращением и пригласил к накрытым столам.
Не увидев никого из наших воинов и почувствовав недоброе, Захарий справился у мелика об оставленном в городе отряде.
— В Тавриз уехали по приглашению тамошних грузин, — ответил мелик.
Мы поверили было ему, как вдруг появился тот единственный грузин, оставшийся в живых.
Взбешённый Мхаргрдзели приказал жестоко покарать виновных. Грузины перебили всех виновных, разрушили город и только тогда уж отправились на родину.
— Так и надо коварным! — с злорадством сказал Цотнэ.
— Так и надо, потому что вероломство не заслуживает никакой жалости. Им-то мы отомстили, но я всю жизнь жалею, почему не я остался начальником отряда. Я подозревал мелика в коварстве и был бы осторожнее моего дяди. Не так просто было бы нас уничтожить. Хотя, наверное, лучше, если бы я там погиб. Тогда я не вернулся бы на родину и не занёс бы сюда этой проклятой болезни.
Во дворце все замечали, что рано повзрослевшего Цотнэ гнетёт какая-то постоянная тоска. Отрок грустил, беспрестанно думал о чём-то и всё время стремился к уединению. От внимательных глаз матери не ускользнуло, что сын печален. Она призвала ровесников Цотнэ— детей, живущих поблизости верных азнауров, поговорила с ними, и те как могли старались развлечь наследника рыбной ловлей, играми в мяч. Но беспокойство о дальнейшей судьбе сына росло, страх Натэлы удваивался.
Однажды, отправившись с ровесниками, Цотнэ вернулся босым и, не ожидая вопросов матери, объяснил:
— По дороге встретился нищий босоногий мальчик. Ноги у него растрескались. Я пожалел его и отдал свои башмаки.
Натэла нахмурилась, но промолчала и сделала вид, что не рассердилась на сына. В другой раз Цотнэ явился домой в одной рубашке.
— Рыбачили на реке. У крестьянского мальчика вода унесла одежду, несчастный остался совершенно раздетым. Он сидел и горько плакал. Домой ему идти было нельзя. Снял я своё платье и отдал ему. У меня ведь много всего, и я знаю, что мама не рассердится… — Цотнэ обнял мать и прижался головой к её груди. Натэла чуть не вспылила, но сдержала гнев. Она погладила сына по голове, однако пришлось ему выслушать и упрёки.
— Ты скоро снимешь единственную рубаху и останешься голым! Если одевать и кормить всех бедняков, не хватит не только отцовского княжества, но и сокровищ царицы Тамар. Брось ты водиться с деревенскими мальчишками, лучше садись за книжки да поухаживай за больным отцом.
— Я не виноват, мама. Ты же мне сказала — побегай с ровесниками, развлекись.
— Это я тебе сказала. Но я не говорила, чтобы ты разделся и бегал голым.
— Ты и пастырь Ивлиан постоянно учите быть добрым и милосердным, как Христос, помогать бедным и сирым, а имея кусок хлеба, поделиться с голодным.
Натэла ничего не могла возразить. Цотнэ говорил правду. В минуты досуга она читала ему евангелие и внушала подражать Христу, жалеть, как и он, вдов и сирот, давать им милостыню.
— Ты ещё отрок и несмышлёныш, — смягчаясь, говорила Натэла сыну. — Одаривать других ты можешь только тогда, когда сам заработаешь. Наследнику не подобает рассеивать то, что собрано отцом. Ты должен думать, как приумножить отцовское добро, а не разбрасывать его. Надо усиливать, укреплять свою вотчину, добывать новые земли и новых рабов. Когда же в закромах и сокровищницах у тебя будет избыток, тогда можешь одаривать своей милостью вдов и сирот.
