Цивилизаtion - страница 77

Тыкто разжал руку, и дикарка почти упала на землю, после чего быстро вскочила и попыталась броситься прочь.

— Стой, Пхо! — как можно громче постарался крикнуть я, и уже тише добавил: — Подойди сюда.

Девушка медленно приблизилась ко мне, и в ночном воздухе я ощутил тот же запах, что был у моего исцелителя. Однажды сохранив ей жизнь, я получил бумерангом ответное спасение.

— Пхо больше не враг, — обратился я к Тыкто, — она вернется в племя.

В слабом свете горевшего полена я не увидел на его лице эмоций, говоривших о несогласии вождя. Не объясняя причин своего решения, я показал девушке на дверь, приглашая зайти внутрь. В ту же минуту над горами сверкнуло, и далеко-далеко белая молния разорвала небо пополам. Все повернули головы в сторону вспышки.

— Кава говорит: будет дождь, — спокойно произнес я.

Издалека донеслись глухие раскаты грома.

Долгожданный ливень принес спасительную прохладу, и с гор потекли грязные ручьи. Водохранилище наполнялось мутной, но после отстоя и кипячения вполне пригодной для питья водой. Жить захочешь — еще и не такое проглотишь. Племена наших соседей также смогли пережить этот катаклизм почти без последствий — Ыката знал, где находилось небольшое горное озерцо, и ходоки по ночам таскали оттуда горшки с водой. Команчи, живущие рядом с морем, использовали довольно любопытный способ добычи. Они копали ямки на берегу, метрах в пятидесяти от моря, и ждали, когда начнется появляться вода. Как только влага проступала, они пили первый слой, толщиной в два-три сантиметра, прекращая копать дальше. Питье на вкус было немного солоноватое, но все же не такое вредное как из моря. Вероятно, более тяжелая по плотности, соленая вода опускалась ниже в песчаные слои, выталкивая легкую дождевую воду на поверхность. Ее-то и собирали находчивые туземцы.

В целом, не считая наполовину сдохшего скота у команчей и чуть не сгинувшего от дизентерии меня, все благополучно пережили засуху. Часть зерновых практически полностью погибла, зато другая перенесла капризы погоды вполне стойко. После того, как прошли дожди, и колосья подсохли, я стал готовиться к сбору урожая.

Признаюсь, что обработать столько гектаров полей было не такой уж простой задачей. Пообещав Чуку десятую часть урожая, я призвал около пятидесяти женщин из его племени на полевые работы. Под тщательным присмотром и при активном вовлечении студентов моего аграрного факультета колосья срезали и относили к месту сбора. Серпов было мало, поэтому использовались они по максимуму и без простоев. Жали одни, носили другие, снопы вязали третьи. На большой вытоптанной площадке все собранное сушили, молотили, провеивали и складировали в большие глиняные горшки.

Несмотря на засуху, удобрения сделали свое дело, и урожай составил почти центнер с гектара, то есть около двух тонн. На простой земле уродилось бы в несколько раз меньше. Чук лично присутствовал на последних этапах сбора. Я настоятельно рекомендовал ему не съедать все зерна, а подождать поздней осени, чтобы посадить их и получить через год в десять раз больше. Благо трое студентов-агрономов были родом из его племени и должны были помочь сделать все правильно.

Чук не мог ослушаться, но по глазам я видел, как ему хотелось насладиться добычей. Понимая, что силы воли до сева может и не хватить, я предложил ему каждый раз приходя ко мне получать в качестве угощения лепешки и кашу, а этот урожай целиком сохранить для посева. На том и порешили.

Отложив примерно треть зерна под посадки (а я планировал засеять примерно сорок гектаров), племя принялось толочь муку. Наверное, можно было подумать о создании водяной мельницы, но пока не было ни воды на колесе, ни представления, как сделать два крутящихся камня-жернова и каким образом засыпать между ними зерно. Поэтому терли каменными, а затем и медными пестиками. Благо работа не шибко интеллектуальная.

С этого момента на столе появились хлеб и каша. У меня — каждый день, а у племени — по воскресеньям.

После моего чудесного исцеления Пхо стала жить рядом, в небольшом шалаше. Селить в своем доме женщину было, во-первых, чересчур вызывающе для племени, а, во-вторых, я не питал к ней никакого влечения. Но все равно это была единственная женщина, регулярно появляющаяся в моем жилище. Пхо готовила, мыла посуду, стирала шкуры и подметала полы веником. В какой-то момент я даже разрешил ей воспользоваться своей ванной. Показав на примере рук и предплечий, как пользоваться мылом и настояв, что нужно будет намылить себя целиком, я удалился. Не для избавления Пхо от стыда, а скорее, чтобы не смущаться самому.