Несмотря на грабительские условия, Чук согласился не торгуясь. Он по-прежнему относился ко мне и Тыкто с необычайным пиететом, как и много месяцев назад. Состоялся первый обмен с новым правительством команчей. Я возлагал большие торговые надежды на крупнейшее племя в регионе, поэтому дал Чуку в подарок две корзины мяса и отправил его домой в крайне приподнятом настроении.
Лучшие времена, наконец, настали, посему пришла пора для перегона ослов. Ыката недвусмысленно дал понять: ему надоело, что его люди тратят время на сбор травы для шумных тварей. Мы взяли самое тихое животное и повели его за узду. Путь до своего лагеря удалось проделать часов за восемь. Ушастый негодяй поначалу брыкался, упирался передними ногами и иногда, усыпив бдительность, бросался в сторону, пытаясь вырваться. Но все же, регулярно стегая упрямый зад палкой и дергая за веревку, удавалось направлять осла на заданный курс.
Пройдя этот нелегкий этап, я отправил шестерых людей перегонять животных, а сам принялся учить осла послушанию. Через неделю тренировок ишак уже почти не брыкался, а смиренно шел вперед за уздой. После этого я начал учить животное таскать тяжести. Так как до телеги нам, похоже, было еще далеко (я еще даже не начинал плавить руду), то ослов нужно было приучить таскать тюки на спине. Любая вещь, даже не тяжелая, поначалу приводила скотину в то же бешенство, как и при первых попытках заставить ее двигаться в нужном направлении. Но терпение и труд перетерли даже упрямство ослов, и через пару месяцев к апачам рыба ездила в кожаных мешках, висящих на боках животных.
Тыкто, да и остальной части племени, ужасно нравилось, что работу выполняют безмозглые твари, и поначалу эффект от перевозки на ослах был даже негативный. Рядом с животным шел десяток зевак, удивленно рассматривая, как на серой спине едут мешки, и радуясь, что теперь человеку не нужно таскать тяжелую поклажу. Но вскоре все привыкли, и маршруты до моря, апачей и команчей стали практически регулярными. Тропы облагородились, мешающие заросли были расчищены, время в пути сократилось почти на треть.
Прошло уже около двух месяцев с момента окончания войны. После восстановления силковой охоты, я пришел к Ыкате с предложением снова поставлять мне руду. Ыката, имея в распоряжении опытных рудокопов, не отпирался, но попросил вместо еды давать ему веревки и инструменты вроде скребков для шкур, шил и ножей, которые его люди видели у наших женщин. Это был сложный обмен. Я не понимал, сколько я трачу сил для производства бронзовых вещей и какова истинная ценность приносимой руды. Придется вводить некую систему подсчета трудозатрат, — решил я. Договорившись, что сначала руда, а потом веревки, мы вернулись к себе, поменяв несколько вновь пойманных коз на разделанные туши оленя и кабана.
Первое, что пришло на ум для измерения ценности вещей, — это труд. Как единицу труда я принял дневную норму простого рабочего, который не требовал усиленного обучения. Стандартная работа — что-то перемещать. Транспортировки требовали, например глина, рыба или дрова. Квалификация здесь не требовалась: встал и понес. Доказательством этому были ослы, таскавшие часть грузов на себе.
Но так как работали и женщины, и подростки, пришлось за базу взять именно их труд. Я обозначил его за единицу, а работу взрослого глупого мужчины — за две единицы.
Всех тех, кто хоть немного работал головой, и на обучение которых требовалось несколько дней или даже недель, я оценил в четыре условных единицы за сутки. К ним относились гончары, плетельщицы веревок, рудокопы, лесорубы, ловцы рыбы. Тут уже не было деления на мужчин и женщин: работа, как правило, не предполагала грубой силы и требовала хоть какого-то умения. К «человеку умелому» я также отнес охотников, плетельщиков корзин, кухарок и каменотесов.
Высшая каста пока была представлена только мной и Томом и оценивалась в двадцать условных единиц в день. Так оплачивалась работа, которой надо было учиться месяц и более, совершенствуя мастерство. Это было уникальное занятие, которое пока не могли повторить никакие другие жители полуострова.
