— Вы за Ибраем пошлите, товарищ Орозов…
Орозов сорвал телефонную трубку и, успокоившись, приказал капитану съездить на склад, подменить Ибрая и привезти в штаб, мол, ревизоры требуют, с бумагами. Потом Орозов стал растапливать железную печурку, а я сходил за Хабардиным и Ахмет-ходжой и поместил их в смежную комнату.
Ибрай, высокий сутулый старик с холеной бородой, вошел в кабинет степенно, вежливо поклонился, положил на стол принесенные документы. В комнате вкусно запахло копченой рыбой, и я почувствовал, что давно бы пора поесть. Сидя у открытой дверцы печурки, я полуобернулся к Ибраю и спросил:
— Скажите, пожалуйста, где сейчас находятся Исмагул и Кадыркул Аргынбаевы?
Глядя на командира дивизии, а не на меня, Ибрай ответил:
— Не знаю я, где Исмагул и Кадыркул Аргынбаевы. В тридцать первом году куда-то скрылись, сбежали… Больше ничего не знаю. Нет у меня известий… Ничего не знаю.
— Вы с ними недавно виделись!
— Кто мог так сказать? Вранье! — старик вскинул бороду. — Клевета! Клевещет кто-то!
Тут из соседней комнаты выскочил Ахмет-ходжа:
— Врешь! Ты врешь! Я им всё рассказал! Правду сказал! Ты знаешь, где они!
— А-а-а… — протянул старик, искоса глянув на Ахмет-ходжу. Он спрятал руки в рукава халата и, набычившись, уперся бородой в грудь. — Ты, значит… Уж всё сказал…
— Сказал! Правду сказал!
— Всё?
— Все!!!
— Идем, — и Хабардин тронул Ахмет-ходжу за плечо. Они вышли.
А старик Ибрай сел, долго и пристально смотрел на меня, поцокал языком, головой покачал:
— Опоздал ты, начальник, пожалуй…
— Что?! — вскипел Орозов.
Но Ибрай не обращал теперь на него внимания.
Я продолжал греть руки у огня, хоть сердце у меня екнуло громко, мне показалось, словно селезенка у лошади; сказал совсем тихо, спокойно:
— Опоздал я или не опоздал, не вам, гражданин, судить… Где они?
— В Тасаральском рыбтресте… У бригадира Наубанова Таукэ… У брата жены Аргынбаева-старшего… Наубанов Таукэ и до войны работал в Тасаральском рыбтресте… На войну пошел, без руки вернулся… Опять бригадиром стал… Верят ему… Он кандидат партии… На фронте, говорит, вступал… Вот он, Наубанов Таукэ, и достал им справки, чтоб паспорта получить… Племянники его, Наубанова Таукэ, в Караганду людей послали. За паспортами… Должны… те люди уже вернуться… Вчера!
Ибрай говорил очень-очень медленно — жилы из меня тянул. А я грел руки у огня, слушал его; не заметил, как костяшкой к дверце прислонился, увидел только, когда содрал ожоговый пузырь.
— Вчера! Вче-е-ра-а… — протянул Ибрай.
— Врешь! — не сдержался Орозов.
— Не-ет, начальник, — по-прежнему обращаясь ко мне, протянул Ибрай.
— Спросим… К семье Наубанов вернулся?
— Вернулся.
— И сколько у него детей?
— Пятеро.
— И он руку на фронте потерял?
— По локоть. Да вы сами, сами у него спросите!
— Спросим, — не сдержался я.
— Спроси, спроси, начальник. Наубанов Таукэ у меня на квартире спит.
Я рассмеялся, и мне стоило больших усилий остановить свой хохот. Хохот, который мне самому очень не понравился: сдавали нервы после двухмесячного преследования.
Справившись с собственным смехом, я протянул в тон Ибраю:
— И спро-осим… Товарищ Орозов, прикажите капитану доставить сюда Наубанова Таукэ…
Когда капитан ушел, я полуобернулся к Ибраю:
— Раз я опоздал, скажите, гражданин, куда ж братья Аргынбаевы со своей бандой направились?
— В Синцзян…
— Дорога известная… Старая басмаческая дорога, — усмехнулся я. — Значит, сейчас они, если ушли, то идут по пескам Сары-Ишикотрау, а может быть, по долине Или, скрываясь в тугаях. К Аягузскому перевалу направляются…
Мы смотрели друг на друга, нагло улыбались и кивали понимающе.
— Чтоб найти их, тебе аэроплан нужен, начальник, — Ибрай попытался раздвинуть в улыбке губы, сведенные страхом и злобой.
— Есть самолет! — хлопнул ладонью по столу Орозов. — Он вас…
Я поднял руку:
— Подождите, товарищ Орозов. Видите, аксакал забавляется.
— Как это забавляется?
— Да так… Либо Таукэ и на фронте не был и руку не терял…
Орозов перебил:
— Знаю я однорукого Таукэ!
— …либо не ушли никуда Аргынбаевы! Может быть, пока… ещё…
Дверь отворилась. На пороге стоял наспех одетый человек в полушубке, чуть бледный, с быстрым взволнованным взглядом.
