– Выходи. Пойдем-ка пообедаем!
– Спасибо, – отказался было Шульгин, – меня жена дома кормит!
Но Михаил Иванович настаивал:
– Пошли, пошли!
«Значит, не хочет при Егорыче заводить разговор!» – решил Шульгин.
Однако Говоров вдруг спросил:
– Егорыч, а ты что сидишь? Пойдем с нами!
– Нет, Михаил Иванович, помилуйте, – стонущим голосом отозвался шофер, – с меня прошлого раза хватит!
– Миша, у меня совсем нету времени, – попытался отказаться Шульгин.
Но Говоров властно подтолкнул его вперед:
– Пошли, сейчас сам все увидишь!
Они поднялись на крыльцо столовой – и отшатнулись, пропуская выходившего мужчину, который вел на поводке громадную псину.
– Во! – удивился Говоров. – С собакой – в столовую!
Наконец они вошли в новое современное здание столовой, выстроенное, как слышал Шульгин, по проекту какого-то московского архитектора: чтобы и в Ветровске было все «как у людей».
Ну что, и в самом деле все было как у людей: широкие лестницы, облицовка и пол белые – «под мрамор», полированные перила, тонконогие столики с пластмассовыми столешницами и стулья с неудобными, зато очень нарядными разноцветными сиденьями. Имелось также мозаичное панно, изображавшее какую-то грудастую жизнерадостную особу в беленькой косыночке на фоне заводских труб и колхозных полей.
Панно, правда, было не столь большое, как в столичных кафе, но тоже – как у людей!
Впрочем, разглядывать интерьер особо не хотелось. Хотелось зажать нос и поскорей броситься вон.
Тут не просто плохо пахло. Тут воняло!
– Смотри, смотри! – воинственно воскликнул Говоров. – Нравится?!
– Да, – уныло кивнул Шульгин. – Особенно запах.
– Смотри! – снова призвал Говоров прокурорским тоном. – Грязь, мухи… Столы вот без скатертей. Салфетки видишь где-нибудь?
– Нет, – огляделся Шульгин.
– Салфеток нет! А еда!.. – горячился Говоров.
Ринулся к стойке раздачи:
– Пойдем, покажу тебе. Мы с Егорычем заехали сюда случайно давеча. Так я чуть не отравился.
Он схватил с раздаточной стойки тарелку с чем-то… Шульгин затруднился бы определить, с чем.
– Ну-ка, понюхай! – Говоров сунул тарелку ему под нос.
Шульгин с отвращением сморщился.
– Эй! – раздалось вдруг возмущенное восклицание, и тощенькая кассирша обратила к ним сморщенное от негодования личико. – Вы чо хулиганите?! А еще приличные люди! Вы чего носы сюда суете, а?!
– Вот это, – Говоров швырнул перед ней тарелку, – вот это что такое?!
– Это – рыба! – яростно рявкнула кассирша. – И пахнет она – рыбой! Потому что у нас сегодня рыбный день! Кушать будете?
– А рыба небось забыла уже, в каком году ее выловили? – насмешливо спросил Шульгин.
Кассирша смертельно обиделась:
– А ну давайте топайте отсюда! Повеселиться охота? У нас, чтоб вы знали, между прочим, не наливают!
– Ах, не наливают? – состроил жалобную гримасу Говоров. – Нет, это не для нас!
И потащил Шульгина к выходу.
– Нет, девочки, вы видели? Вы их видели?! – заорала вслед кассирша, но Говорова с Шульгиным уже и след простыл.
С наслаждением глотнув свежего воздуха на крыльце, сели в машину.
– Ну? – задорно спросил Говоров. – Что скажешь?
– А что? – пожал плечами Шульгин, который так и не понял, зачем совершил экскурсию по этой смрадной и грязной едальне.
– А то! – рассердился Говоров. – Не засиделся ли ты в своей партшколе, Дементий? Хочу, чтобы ты взял на себя потребкооперацию. А то, вишь, они мне рапортуют, мол, все в ажуре, а на поверку выходит – сам видел! Начальника их я уже погнал, к лешему, за плохое и неумелое руководство.
– Да ты что, – растерялся Шульгин, – я ничего в этом не понимаю!
Говоров презрительно хохотнул:
– Нет таких крепостей, Дементий, которые не взяли бы большевики! Разберешься! Хозяйство у нас огромное: семьдесят девять потребобществ. Почти полтыщи магазинов, ларьков, лавок…
Шульгин порывался что-то сказать, но остановить Говорова было невозможно:
– …тридцать девять предприятий общественного питания. Базы, хлебопекарни! Пятнадцать лет, как война закончилась, а мы вот только-только выходим на довоенный уровень! А народ должен жить хорошо!
Говоров почти кричал, и Шульгин поглядел на него изумленно: такого пыла он не ожидал.
Однако не согласиться было трудно.
