— Дай Бог, чтоб эту работу не прервала какая-нибудь очередная война, — вздохнул Шалыгин.
— И когда же вы намерены ехать к запорожцам? — спросила Гликерия, передавая гостю новую чашку с чаем и тарелку с куском пирога.
— Я еще не решил, — уклончиво ответил Денис. — Жду прибытия Кирилла Григорьевича. С ним должны приехать два моих помощника.
— Скорей бы уж прибыл наш гетман, — заметил Илья. — Когда он здесь, все вокруг оживляется, в Глухове весело.
— Ваша правда, — поддержал его Новохатько. — Это прямо праздник, когда гетман с супругой приезжать изволят. А я так хорошо помню его первый приезд, как будто это было только вчера. Сколько тогда люду понаехало! А уж какие наряды, какие мундиры, я таких сроду не видывал! А подвод было штук двести и все с отличными лошадьми, по три рубля за каждую, не меньше.
Шалыгин, наклонившись к Томскому и понизив голос, сказал:
— А я еще помню, как Киевский архиерей разъезжал по Глухову, понапрасну добиваясь лицезреть сына достопочтенной вдовы Розумихи. Утром гетман еще почивал, а вечером уже поехал на прогулку.
— Представляю, как жителей Глухова веселила сия эпопея преосвященного, — в тон ему заметил Денис.
Настя невольно улыбнулась. А Новохатько, не обратив внимания на негромкие реплики, продолжал предаваться приятным воспоминаниям:
— А вот еще раньше, помню… в сорок втором году ездил я с обозами в Москву, к нашим депутатам… То есть вначале депутаты побывали в Петербурге, ходатайствовали перед императрицей по малороссийским делам. А депутатами были выбраны Апостол, Маркович и Горленко. К слову, Горленко — Михайле Криничному двоюродный дядька, так ведь, барышня?
Настя кивнула. События тринадцатилетней давности были памятны ей тем, что после поездки в Петербург и Москву родственник по просьбе Михаила и Татьяны Криничных привез для их дочери учителей по немецкому и французскому языкам. А еще Горленко договорился с московским почтмейстером, чтобы присылал в Полтаву парижские и амстердамские газеты. Такая просветительская роскошь недешево обошлась Криничным, но Настины родители, то ли почувствовав дух времени, то ли в силу своих природных наклонностей, верили в пользу и смысл хорошего образования.
— Так вот, — продолжал Остап Борисович, — в Петербурге наши депутаты были у генерала Ушакова, что заведовал тайной канцелярией, потом у канцлера князя Черкасского… он, говорят, из бывших казаков… потом у князя Куракина. Потом Алексей Григорьевич Разумовский их принял. А на шестой день были во дворце и имели аудиенцию у императрицы. Привет говорил пан полковник лубенский Апостол, а отвечал на привет тайный советник барон Миних. После этого депутаты были допущены к ручке императрицы. Потом их привечали, приглашали во дворец на оперы. Также ездили в Академию покупать книги. А в Академии ученый немец показывал им разные чудеса со стеклами зажигательными через мико… микроскопиум. Ну, еще, конечно, зверей всяких смотрели. А у Алексея Григорьевича выпивали по десять бокалов венгерского…
— Все это хорошо, — прервал его Денис, — но какова была ваша роль в тех достопамятных событиях?
Новохатько с явной неприязнью покосился на Томского и с оттенком раздражения ответил:
— Но я же сказал, что приезжал с обозами в Москву.
— А события в Петербурге вам знакомы только с чужих слов? — чуть насмешливо осведомился Денис.
— Ну, да… — Новохатько поморгал, пытаясь понять, нет ли подвоха в вопросе. — Горленко и Маркович рассказывали старшим казакам, а я тоже слушал. Зато в Москве я самолично присутствовал и знаю обо всем не понаслышке. Мы привозили депутатам горилку двойную, анисовую, вишневку, тютюн, сало, свечи восковые и сальные, сыры, прянички… А еще пригоняли волов и овец.
Насте почему-то стало неловко от столь подробного перечисления провианта, и она прервала Остапа Борисовича вопросом:
— А в опере вам довелось побывать?
— Да, имел удовольствие, — с важностью ответил Новохатько. — И не только в опере. Я вместе со всей казацкой старшиной присутствовал и на коронации. Еще мы ездили в немецкую слободу во дворец к Алексею Григорьевичу. Уж наши депутаты тогда вдоволь напились венгерского…
