Ну, нужна так нужна. Да и человек-то он неплохой, добрый в целом. Энергетика хорошая, как сказано. Хоть я в эти энергетики и не верю.
Работа несложная, но нервная. С одной стороны, при наличии технических средств охранник чувствует себя спокойно. Прав у него по закону немного. Оружия тоже. Силовой контакт… Боже упаси! Потом менты не отвяжутся. Они-то бумаги писать любят, их бумага кормит, а нам работать надо.
Блат у Петра Сергеевича сохранился, и поехал я через не такое уж и большое время на месячные курсы куда-то на юг города, в новостройки. Ну, там авторынок еще, где первые хачики машинами торговали. Ну совсем как помидорами.
Сложно было. С физической культурой я до того серьезно не сталкивался, только вот пару раз в пионерлагере утреннюю зарядку делал. А тут бегаешь, прыгаешь, отжимаешься, и постоянно инструктор у тебя над душой стоит, филонить не дает.
Но втянулся как-то. Когда хорошо физухой позанимаешься, тело так приятно ломит. Поламывает даже. И потом домой идешь хоть и уставший, но такой довольный, как крокодил!
И остальные предметы тоже. Стрельба (по блату из пистолетов, а не из ижиков, что охранцам тогда положены были). Психологическая подготовка даже. Законы об охранной деятельности и общие знания по законам, юридические разные дела. Вроде и наизусть их никто особо не требует, но как я представил, что с меня их после окончания обучения спросят…
Нет, лучше уж выучить. К тому же, самому-то надо знать, какие у тебя права?
А уж как отметили выпускное… Взяли в ларьке около метро водки, и пошли в лес шашлыки жарить. Лес там недалеко был совсем. Как домой попал, сам не помню. Но помню — звоню, открывает мне мамка, да с глазами по пять копеек. Уж и рот открывает, спросить, с каким-таким быдлом ребенок связался, он же еще маленький! Тут я и даю ей подарок — чайник электрический, зеленый такой, в магазине «Мир» купил. Пока он не закрылся. А что закроешься, охранцы-то везде одинаковы, неужто не договоримся на пару минуток-то?
И говорю:
— Мама! Я уже взрослый! С первой зарплатой тебя, мама…
А сам с дубинатором на поясе, в форме, с кобурой. В кобуре пневматика, купил по случаю. Но рукоятка, как у настоящего. Как меня менты по дороге не замели, не знаю.
Ну, с той поры и есть у нас на кухне классный зеленый электрический чайник. Чай пить. Не любит его мамка, чем-то не глянулся. Но, поскольку от души дарили, то до сих пор работает.
На улице прошел мимо узбеков-арбузников. Толстый и мелкий узбек посмотрел на меня подозрительно, а я подозрительно посмотрел на него. Не, не, не катит этот колобок под тех гигантов с опахалами. Ему только арбузы продавать, а обмахивать меня во сне люди поприличнее будут!
Мальчики танцуют
Девочки танцуют
Какая-то старая клубная песенка
Узбеков теперь тут четверо. Двое с опахалами, один с тяжелой металлической бадьей, еще один перебирает большое красное полотенце, даже на вид пушистое. Над бадьей поднимается парок.
Я почему-то сижу на кровати, а чьи-то руки трут меня, поворачивают, поднимают голову и локти. Холодное и щипкое что-то касается подмышек. По лицу скребется что-то длинное и тупое, волосы чуть дергает…
Ах ты мать твою! Больно же!
В поле зрения появляется полуголый тип. Из одежды только обтягивающие штаны по середину икр и распахнутая безрукавка, в руке здоровенные ножницы. Черные, и тупые.
Тип примеривается, и отхватывает мне прядь волос со лба.
Снова больно, да еще как!
Примериваясь, я толкаю типа ногой. Выходит неудачно, удар смазанный. Моя нога движется медленно, как и положено во сне. И потому тип с ножницами успевает отпрянуть, мой удар ему в низ живота попадает в коленку только.
Снова больно, отбиваю пальцы себе.
— Бур-бур-бур-бру! — Жалостливо говорит кто-то под ухом. Не видно кто, голос вроде бы мужской. Тип с ножницами приближается с опаской уже. Косится взглядом, боком идет, как краб.
— Бур-бур! — Повелительно говорят со стороны.
Тип с ножницами закрывает глаза и делает еще шаг вперед, поднимает ножницы с досадой обреченного ни за что, ни про что.
Этак он мне голову отхватит, чудак… В нос целится, чудило! Стой, стой, кому говорю, глаза открой, стой…
