Вдруг Корнилова будто осенило. Он резко повернулся, пригнувшись почти вплотную к недоумевающему Бринеру.
— А ты, Карла Карлыч, не слыхал, для чего мистеру Баку наши чертежи понадобились? Без обману скажи, ведь мы с тобой в приятелях ходим, — покривил он душой.
— Из Лондона письмо мистеру Паку пришел от торговый дом «Вольф и сыновья». Трепуют срочно рюсский карта и книга.
Карл Карлыч, вспомнив, что недавно говорил иначе, забеспокоился:
— Я по дружпе сказал, Амос Кондратьевич, пудь допр, не выдай, хозяин пудет меня опвинять.
Бринер заторопился домой. Корнилов не стал его задерживать.
У хозяина да и у гостей-мореходов настроение было испорчено. Проводив до дверей немца и вернувшись в горницу, Амос Кондратьевич задумался. Смутное предчувствие беды охватило его.
— Н-да, неспроста им морские чертежи понадобились, — прошептал старый мореход, — жди беды, не иначе…
Утром на следующий день Аграфена Петровна робко вошла в лавку купца Окладникова. Она терпеливо ждала, пока освободится приказчик, отпускавший товар двум важным покупательницам.
— Тимофей Захарыч, милай, мне бы мучки полпуда да маслица самую малость, — пропела старуха. — На святой жених вернется, тогда и вернем.
— Полгода, тетка, посулы твои слышим. — Приказчик открыл толстую книгу, перелистал несколько страниц. — Гляди, под сто рублей за тобой.
— Сто рублей, помилуй, Тимофей Захарыч! — Лопатина побледнела. — Неужто такие деньги? Откуда бы… Ошибся, милай, посмотри-ка внове.
— Тут все записано. — Приказчик стал мусолить пальцем по странице. — Муки пшеничной пуд взяла, масла два фунта, круп разных…
— Неграмотная я, Тимофей Захарыч. Обижаешь старуху. — Лопатина всхлипнула.
— Погоди, тетка, плакать, самому скажу, пусть решает. — Приказчик взял книгу и скрылся в дверях.
В ожидании Аграфена Петровна застыла у прилавка. Ждать ей пришлось недолго.
В дверях появился приказчик, лицо его расплывалось в угодливой улыбке.
— Аграфена Петровна, — чуть-чуть склонил он голову, — Еремей Панфилыч вас к себе просит, пожалуйте, Аграфена Петровна.
— А мучки отпустишь, Тимофей Захарыч? — удивляясь неожиданной вежливости, допытывалась старуха.
— Да уж иди к хозяину, — распахивая двери перед старухой, ответил приказчик, — он сам скажет.
Еремей Панфилыч Окладников поднялся навстречу Лопатиной.
— Здравствуй, матушка Аграфена Петровна, давно не виделись, почитай, как мужа схоронила, — ласково сказал купец. — Садись, дело к тебе.
Лопатина осторожно присела на кончик дубового стула.
— Эй, Тимоха! Подай-ка наливочку дорогой гостье, — распорядился Окладников. — Да заедков: пряников, орешков поболе. Выкушай, Аграфена Петровна, хороша наливка. — Купец, разливая в серебряные стаканчики золотистую жидкость, не спускал внимательных глаз с Лопатиной.
— Спасибо, Еремей Панфилыч, не пью я… да разве с мороза… морозец-то знатный ныне.
— Жениться хочу, Аграфена Петровна, надоело бобылем жить… Наталью хочу сватать, — поставив свой стаканчик на стол, сразу перешел к делу Окладников.
— Что ты, что ты, Еремей Панфилыч, — замахала руками Лопатина, — засватана Наталья. Жених Иван Химков, на выволочном промысле зверя бьет, вернется — и свадьба.
— Разве я Химкову ровня? Ему до самой смерти в нищих ходить, а я… а я… похочу — весь Архангельск мой будет! Тебе-то, Петровна, али не надоело побираться, на хлебе да на воде жить? С Химковым породнишься — думаешь, лучше будет? А выдашь Наталью за меня, в шелк да в бархат одену, в холе и довольстве до гроба проживешь. Наталью отдашь — вся лавка твоя… домой носить будут.
Окладников налил еще по стаканчику.
— А что сговор был, того не бойся, Петровна, — вкрадчиво говорил купец. — С деньгами все можно и греха нет.
— Стыдно перед людьми слову отказать… — заколебалась Аграфена Петровна.
— Да пойдет ли Наталья за тебя? Девка-то с норовом — отцовских кровей!
— Аграфена Петровна, матушка, стыд твой деньгами закрою, а Наталья против материнского слова не пойдет, — горячо уговаривал Окладников. — Помоги, матушка, сохну я по Наталье. И богатство ни к чему будто.
На крысиной мордочке Лопатипой выступил пот. Она напряженно думала.
