– Ну, что теперь, а, Джонси? Подлец рыжий, что мне теперь делать?! – Бешенство накатило на Бретта. – Вот я выберусь отсюда и вытряхну тебя из твоей гнусной шкуры!
Он закрыл глаза и бессильно опустил голову. В чувство его привел приближающийся глухой звук шагов.
– Кто здесь, ребята? Вытащите меня! Я здесь, в завале. Эта рыжая бестия чуть не угробила меня!
Тощая рука просунулась в щель между баком; Бретт ухватился за нее, напрягая мышцы всего тела. Сила была огромной. Тяжелые емкости с грохотом разлетелись в стороны, и тело как мотылек выпорхнуло из-под них и легло на пол.
– Ого, здорово!
Бретт открыл глаза и обмер. Перед ним стоял человек с лицом точь-в-точь как у него самого. Бейсболка была натянута на лоб и чуть наклонена набок.
– Привет!
Человек протянул руку. Бретт ответил. Рукопожатие было сильным и чуть не сломало кости, больно защемив хрящи в ладони.
«Я схожу с ума, – мелькнуло в голове Бретта. – Точно! Либо я двинулся, либо уже умер».
Но боль в голове и во всем теле и явно живое рукопожатие опровергали последнее предположение. Бретт от кого-то слышал, что когда умираешь, можно видеть себя со стороны. Но, правда, говорят, что тогда чувствуешь себя легко и свободно. А тут ощущения в теле были по-прежнему реальны и отвратительны. К тому же видеть себя со стороны – это одно, а здороваться за руку – совсем другое. Человек с его лицом внимательно смотрел на Бретта и улыбался. Бретт закрыл глаза и протер их руками. Вновь открыв их, увидел то же самое.
– Ну и как это понимать? – совершенно некстати вырвалось у него, хотя собирался он произнести что-то совсем другое.
– Никак, – человек пожал плечами. – Твой кот побежал в сторону центрального блока.
– Не-е-ет, ребята, вы, конечно, разыграли меня хорошо, но это, пожалуй, уже слишком. – Он нервно хохотнул.
– Я и не собирался тебя разыгрывать. Ты попросил о помощи, вот я и помог. – Человек улыбнулся.
Все смешалось в ноющей голове Бретта, и, развалившись на полу, он принялся хохотать.
– Не корчь из себя сумасшедшего! Бретт, дружище, тебе это не идет!
Человек опустился рядом на пол и подобрал под себя ноги.
– Что ты хочешь сказать этим, Даллас? – сквозь смех процедил Бретт. – Только ради такой хохмы незачем было бороду брить. Она тебе шла! А грим, наверное, Рипли и Ламберт наштукатурили? Но это сейчас немного не по теме.
Он привстал, опершись на локоть, и потрепал собеседника по щеке. Человек поправил бейсболку и, достав из кармана на груди платок, протянул его Бретту.
– На, у тебя кровь. Вытрись! Только я не Даллас. Я – это я, то есть ты.
– Хватит. – Бретт протянул руку и пощупал сначала свое лицо, а потом лицо своей копии.
Ощущения были совершенно одинаковыми. Чужое лицо было теплым и без малейших признаков грима. На ладони остались лишь капельки пота. Чьи?
– Черт! – Глупая ненужная улыбка сползла с лица Бретта, он отдернул руку и ничего не понимающим взглядом посмотрел на нее.
– Да, – кивнул собеседник, – я – это ты, а ты – это я. Просто нам никак не удавалось поговорить друг с другом. А ведь есть о чем!
– Что? – Бретт протер ладонью вспотевший лоб.
– Ведь уже сколько лет мы с тобой как проклятые мотаемся по этому холодному пустому пространству и никак не можем просто сесть, поговорить, повспоминать. Нет времени.
– А что вспоминать?
– Ну как – что? Например, можно вспомнить о том, что тебя уже семь лет нет на родной планете, в родном доме. Или ты считаешь, что это пустяки? Да, зарабатывание денег – вещь хорошая, но…
Бретт сел. Нахлынувшая вдруг волна отталкивающего страха сменилась ощущением пустоты и глубокой тоски, щемящей душу. Перед глазами поплыли картинки.
Малиновый лендровер, вечно пахнущий свиным навозом и бензином, стоял у порога дома. Уставшее лицо отца. Его сгорбленная фигура застыла в кресле как статуя. В руке догорала сигарета. Это все необычайно прочно стояло перед глазами, и у Бретта защекотало в горле.
Дом. Старый дом. После майских дождей потолок весь покрывался мокрыми разводами. Крыша прохудилась, а денег на починку не хватало. Да и когда их хватало? Приходилось вкалывать на трех работах. С утра ковырялся в грязных грузовиках дальнобойщиков, менял прогоревшие клапана и сливал отработанное масло в старое пластиковое ведро. Днем, с отваливающимися руками, еле перебирая пальцами, чинил разный домашний хлам в маленькой каморке, вечно прокуренной и пропитанной дымом перегоревшей изоляции. Доход от этого дела был поменьше, но почему-то к этому труду тянуло больше всего. Душа лежала, что ли? А уже почти ночью у старого заброшенного дока резал автогеном ржавую сталь списанных посудин. Около часа ночи, еле передвигая ноги, полумертвый приползал домой и с час сидел под струями холодной воды, отхлебывая из банки теплое пиво.
