Двери открылись в том месте, где была совершенно гладкая стена. Показался хмурый старичок с удивительно асимметричным лицом и пригласил гостей внутрь.
— Насколько мне известие, вы достаточно проинформированы, — произнес он. — Согласны ли вы дать обет отречения от родины, семьи и государства, а также другие обеты?
— Да! — ответил Да-Плютен, уже готовый ко всему.
Для Озова же пресловутые родина, семья и государство почти ничего не значили, но любое проявление насилия, даже и противоположного рода, вызывало недоумение и протест…
— Лучше обойтись без обетов, — ответил он. — Тем более, что…
— Вы не сможете удостоиться и младшей ступени посвящения, — перебил Озова старик, — никогда не узнаете сути дельфийских таинств…
— Но, быть может, со временем я соглашусь?
— Согласие должно даваться сразу. Я сожалею, что вы его не даете.
На переходе к расположенной на крыше здания стартовой площадке Озов с удивлением увидел не кого иного, как последнюю паражену Да-Плютена. Она, видите ли, воспользовалась форс-возможностями и смогла сюда проникнуть. Ах, вот оно что: это существо тринадцатого пола согласилось на проведение Сеанса…
От неожиданности Да-Плютен принял вид изваяния: наверняка он распрощался в душе со всеми окончательно и навсегда. Озов знал, что такой онемевающий вид Да-Плютен принимает тогда, когда взбешен.
Озов прошел в таможенный отсек. Таможенника правильнее было бы назвать конфискатором. Помогая пассажиру переодеваться в странные полуантичные-полумарсианские одеяния, он заодно производил и личный досмотр.
"Интересно, а как отнесется к досмотру Да-Плю-тен?" — подумал Озов. — Ведь он — свободник… Правда, сейчас он, возможно, как раз прощается со своей несвободой. Какова пертурбация? Не слишком ли мутен этот завернувшийся поток освобожденности? Сплошной осадочный ил. Зачем все это? Для чего потребны какие-то несусветные заботы о Доме, Быте, Чувственных Влечениях, когда гораздо проще заключить Договор? Количество свободы от такой несвободы только увеличивается!"
Если не все переврано в доступных криптах памяти, Озов четыре раза менял по своей прихоти формы Договора, оставляя себе лишь некоторые свободинки… Последний раз это были четырнадцать часов в двадцать дней прогулок по далекой горной местности, тридцать часов секретного абсолютного информационного канала. Остальное — не на его балансе…
"Конечно, дикое общество имеет все права на существование, — рассуждал Озов. — Оно и необходимо: настоящее существует оттого, что его остов — невырезанное прошлое. Всегда сохраняются Био и Род, Феод и Меркуп, Ном и Мегон. Одно в оболочке другого, другое — из кирпичей третьего, но все мертво, пустая форма, грехопадина раеизгнан… предыдущее разграфление последующего. Но главное — это тонкий слой между Тем и Тем, который не Тот и не Тот, свобода в себе, желающая себя уничтожить и не-желающая… скользкий слой между корой и древесиной, терьмо в проруби… стремление нуля, пожираемое алчными единицами. Жаль, что начать с нуля не позволено черным прошлым.
Душа — это тонкий миазм…"
— Вот это досмотр! — пришло Озову в голову. В это время таможенник с кислым видом вытаскивал памятку из кармана брошенной куртки досматриваемого:
— Уже все помнишь? Не оставлять?
Озов пробормотал нечто нечленораздельное.
"Во всяком случае, не ты главный досмотрщик", — думал в это время Ар.
Смысл вопроса до него не сразу дошел. Без дальнейших разговоров таможенник сунул всю озовскую одежду вместе с памяткой в мусорную печь.
Явился Да-Плютен. Таможенник отобрал у него саквояжик и высыпал его содержимое на стол. Среди высыпанного имущества не оказалось ничего, кроме книг по НГ…
Не найдя криминальностей, как-то: документов, оскрезонов, сувениров, фотографий, снописем и прочих атрибутов ненужных привязанностей, таможенник одобрительно крякнул. Судя по всему, он был наемником, а не дельфийцем.
По звонку явился второй таможенник интеллигентного вида. Не глянув даже на названия, он швырнул все да-плютеновские книги в печь. На столе осталась лежать только памятка.
