Алеша никогда не выезжал из родного села. Все, что он Сейчас видел, возбуждало в нем бурное любопытство. За день они пересекли несколько речек, проехали по захудалым башкирским деревням, с растрепанными соломенными крышами на ветхих, покосившихся избах, с пасущимися у околиц кобылицами, со стаями поджарых, голодных собак и с голыми чумазыми ребятишками на улицах. В деревнях, на земляных завалинках и на лужайках, поджав ноги калачиком, сидели башкиры. Многие из них знали старика Карпова.
— Здравствуй! Здравствуй, Иван, — приветствовали они дедушку, многократно кланяясь.
— Здравствуйте, люди добрые! — приветливо отвечал дедушка, размахивая кнутом, чтобы отбиться от наседавших собак. Но те еще яростнее лаяли, бросаясь па лошадь.
В одной деревне телегу окружила шумная группа башкир. Среди них оказался знакомый дедушки — Хайбулла. С большой сердечностью он радостно повторил знакомое приветствие:
— Здравствуй, Иван!
— Здравствуй, здравствуй! — ответил дедушка.
— Может, земля охота купить? — спросил Хайбулла. — Айда, моя много земля есть. Задатка давай.
— Да нет, какая там земля, — махнул рукой дедушка.
— Тогда моя покос бери, — предложил только что подошедший щупленький старичок.
— Нет. Покос мне тоже не надо. Я ведь в город еду. Внучка вот в больницу везу.
— И-и-и, — огорченно протянуло сразу несколько голосов, сожалея, что не удалось продать или перепродать уже проданную землю.
Бренча монистами на маржинах[1], с ведрами на плечах, по улице прошла пестрая толпа женщин с закрытыми лицами. Ни одна из них не повернула головы в сторону телеги, ни одна не ответила на приветствие Марьи.
— Ну, прощайте, — дедушка приподнял над головой картуз и дернул вожжами.
— Прощай, прощай, знаком, — кивая головами, разом повторяли башкиры, возвращаясь к насиженным местам — кто на завалинку, кто на лужайку.
Так было и в других деревнях, через которые проезжали Карповы. Везде башкиры встречали их дружелюбными приветствиями и предлагали купить покос или землю.
За околицей одной из деревень Алеша схватил дедушку за локоть.
— Дедя! Гляди! Хвост у собаки какой!
Дедушка посмотрел в сторону, куда указывал мальчик.
— И совсем это не собака, Алеша, а лисонька-кумушка. От волка шкуру спасает. Вон, смотри, серый-то увидел нас — и в сторону.
— Дедь! Дедь! А это кто? — спрашивал через минуту Алеша, показывая на разгуливающих по болоту длинноногих журавлей.
В этот день он впервые увидел зайцев и парящих на большой высоте орлов, грохочущих атабаев и стаи рябчиков и услышал от дедушки и матери десятки названий птицы, и мелких зверьков, которых он до этого не видел.
— Мама! Кого же это они ругают вшивым и бритым? — недоумевал Алеша, вслушиваясь в крики летающих над лугом пигалиц и куликов.
— Да кого же, как не тебя, — улыбалась мать, радуясь оживлению сына.
Алеша схватился за затылок — голова у него действительно была острижена. Он смутился и был очень доволен, когда усевшиеся на землю птицы умолкли.
К вечеру они приехали в большую казачью станицу. До города оставалось совсем немного, и время было раннее. Однако дедушка решил заночевать здесь.
В станице царило большое оживление: на площадь со всех концов торопливо шли мужчины и женщины. Знакомый казак, к которому они заехали, помогая дедушке распрягать лошадь, пригласил его на площадь.
— Говорят, беглых поймали. Народ подбивают. Землю будто бы у казаков отбирать хотят.
— Поди ж ты, — удивился дедушка, — и у вас, значит, кураж этот завелся. А у нас намедни помещика подпалили и землю было делить хотели, да полицейские делильщиков-то всех ночью похватали — и в острог!
— Ишь ты, шалят, значит?
— Кто? Мужики-то?
— Ну, да. Кто ж еще у вас там может этим делом заниматься?
— Ясное дело. Кто ж еще? — связывая и подымая оглобли, согласился дедушка. — Болтают, будто бы манифест скоро от царя выйдет; по едокам, говорят, делить землю будут…
