И вот что я вам скажу: нет в этом ничего хорошего. Гордиться тут нечем. Однажды, вскоре после того, как я пришел в Салливан, мне стало чертовски одиноко, и я трахнул Линн. И тут же весь этот милый, славный городок смекнул, что к чему. Они быстренько сообразили, как это выгодно, если я прилеплюсь к ней. Поняли, что если время от времени подкладывать ее под меня, то я буду весел и счастлив. Может быть, я даже влюблюсь в Линн, и тогда уж она приберет меня к рукам. А значит, и весь Салливан возьмет Валдиву на крючок. И я никуда не уйду. Навечно останусь их ангелом-хранителем.
Только вот не сработал их план. Не все вышло так, как им хотелось. Да, Линн прекрасная женщина. У нее гибкое тело супермодели. Она восхитительная любовница, достойная золотой медали. Но я трахнул ее потому, что мне было одиноко и хотелось спать, обнимая женщину. Это не стало привычкой, потому что меня жгло чувство вины. Ее муж — славный парень. Спокойный, вежливый, всегда мне улыбается, как будто это я оказываю ему услугу, развлекаясь с его женщиной.
Вот почему, когда в голосе Линн послышались эдакие сладкие нотки, и когда она двинулась ко мне, покачивая бедрами и бросая призывные взгляды, я вдруг подумал, что было бы совсем не плохо превратиться в какое-нибудь страшилище, с черной душой и облупленным носом.
Но расчетливая жестокость не по мне. Нет. Линн такая милая, такая славная. Поэтому я лишь покачал головой, повторяя голосом, звучащим в моих ушах хриплым шепотом:
— Иди домой, Линн. Уже поздно.
— Но я хочу остаться с тобой, Грег.
— Твое место дома, Линн. Твои дети и муж уже спят. Возвращайся к ним, Линн.
— Грег…
— Линн, пожалуйста. Я был бы рад… действительно рад, если бы меня оставили в покое. — Я взглянул на нее и представил, как было бы чудесно увидеть ее обнаженной, целовать ее груди, гладить ее ноги. Но чувство вины, тут же пронзило меня, как пылающий кол. — Линн, иди домой.
Она вздохнула.
— Хорошо, Грег. — Ее голос прозвучал так ласково, так нежно, что кровь зазвенела в моих жилах. — Но если что-то понадобиться, ты знаешь, где меня найти. — Позвони мне, ладно?
— Ладно, спасибо, Линн. — Я сказал это так, как будто действительно собирался позвонить. Более того, я действительно собирался позвонить.
Она медлила. Я подумал, что Линн поцелует меня. Как целуют, желая спокойной ночи. Если бы она это сделала, вряд ли я удержался бы от того, чтобы не поцеловать ее в ответ, прямо в мягкие, сочные губы. И тогда меня бы понесло по древней как мир колее. Я бы наверняка ее поимел. Но не там, не рядом с этой грудой камней, которая будет расти до тех пор, пока не коснется небес. Или пока я не умру. Одно из двух.
Но Линн широко улыбнулась, и, пожелав спокойной ночи, зашагала по тропинке в направлении дома и семьи. А я стоял и смотрел на озеро. Лунный свет наполнял его огоньками, которые как бы набухали, а потом съеживались, словно миллионы бьющихся сердец. Без Линн ночной воздух больше не благоухал ароматом ее духов. В нем ощущался запах озерной воды. В конце концов, гул сердца стих, и я снова смог слышать стрекот сверчков и пение ночных птиц.
И вот я положил последний камень из назначенной дюжины. Сооружение из белого камня, весом примерно в шесть тонн, тускло мерцало в лунном свете. В какой-то момент разум устремился через камень в землю, гонимый иррациональным желанием увидеть, что сделали девять месяцев с теми, кто лежал там, внизу.
Тут уж потребовалось физическое усилие, настоящий тормоз, чтобы остановиться, не давать воли воображению. Но все равно одна картина не уходила из памяти.
Я посетил их через неделю после того, как похоронил мать и двенадцатилетнюю сестру здесь, на мысе. Какой-то зверь разрыл общую могилу, в которой они лежали вместе. К краям ямы прилипли пряди чудесных темных волос Челлы. Они походили на выброшенные на берег морские водоросли. Тварь разорвала ее лица, навечно застряла в моей памяти, впечаталась в мозг нестираемым клеймом. Челла любила играть своими волосами. Не так, как обычно делают девочки, когда хотят выглядеть привлекательнее. Нет, она просто дурачилась.
