Держа руку на ремне ружья, я заглянул в билетную кассу паромной переправы (хлебные бандиты унесли даже ковровые покрытия, когда-то устилавшие пол), потом пересек улицу и сунул нос в универсальный магазин. Ничего, кроме пустых ящиков и детских костей. Рядом возвышался казавшийся почти нетронутым отель. Над тротуаром висел огромный полотняный навес, грязный, но целый. Я уже начал подумывать о том, не перенести ли лагерь сюда, по крайней мере, на ближайшее время.
А почему бы и нет?
Я отступил на дорогу и оглядел все это шестиэтажное здание. Фасад напоминал заплаканное лицо. Дождь и сажа от пожаров уничтожили иллюзию былого очарования. Под каждым окном темнели жирные полосы копоти, словно следы растекшейся туши под глазами видевшей лучшие дни шлюхи. Что ж, пусть не красавицы, но нас, бездомных бедняжек, вполне устроит. Черт возьми, в здании уцелели даже стекла. И вот что странно: стекла во всех окнах были, вероятно, установлены под каким-то своим, особым углом, потому что, по крайней мере, в дюжине из них я увидел собственное отражение.
Я поднял голову и присмотрелся — мое отражение всматривалось в меня широко открытыми глазами, настолько…
Черт, это же не ты, Валдива. Это вообще не отражения…
Да, на меня смотрели, в меня всматривались другие люди. Смотрели молча, пристально и при этом оставались странно, неприятно неподвижными. И когда я медленно стал отступать, за мной следовали только их взгляды.
Лишь отойдя подальше, выйдя из поля зрения замерших у окон жутких типов, я, наконец, позволил себе повернуться спиной к ним и поспешно. Но не бегом — потому что, сказала мне крохотная птичка с испуганными глазами, если бы я побежал, то те парни погнались бы за мной, — зашагал прочь.
Впереди, метрах в двадцати, дорогу мне перекрыла группа людей. Я сорвал с плеча ружье, передернул затвор и прицелился.
— Грег… Эй, это мы. Не стреляй, не стреляй.
Я вытер вспотевший лоб и присмотрелся. Бен отчаянно размахивал руками над головой. С ним были мои вчерашние знакомые, а также Микаэла. Ребята сразу же бросились к мешкам с продовольствием, опустились на колени и принялись перебирать припасы с радостью детей, вытаскивающих из чулка рождественские подарки Санта Клауса.
- Тушеная говядина… эй, соус чили!
— Хлеб! Прекрасный белых хлеб!
— Цыпленок в соусе!
— Посмотри, консервированные персики! Ух, ты!
Я подбежал к Микаэле, все еще ощущая тяжелые, гулкие удары сердца.
— Скажи своим, чтобы поскорее забирали мешки. Надо уходить.
— Грег, дай им пару минут. Посмотри, ребята, так рады. Они же давно…
— Микаэла, уводи их отсюда!
Наверное, в ней сработал какой-то инстинкт. Она обернулась и встревоженно огляделась.
— Что?
— Там, в одном здании, какие-то люди.
— Они похожи на шершней?
Бен нахмурился и посмотрел на меня.
— Какого черта? Что еще за шершни?
— Хлебные бандиты.
— Вот дерьмо.
Микаэла сняла с плеча обрез.
— Тебя видели?
Я кивнул.
— Да, но почему-то остались на месте, а не погнались за мной.
— Тогда у нас еще есть немного времени. Возможно, они охраняют улей.
Я вспомнил ту розовую жуть в квартире и почувствовал неприятный привкус во рту.
— Хочешь сказать, что их здесь много?
— Ульев? Да, в таком городе может быть штук десять-двенадцать.
— Шершни? Ульи? — растерянно переспросил Бен. — О чем это вы, ребята?
— О чем? Об аде на земле, Бен. Да, здесь ад на земле.
Захватив съестные припасы, мы зашагали по темным улицам. Впереди шел Зак, всматриваясь в непроглядный мрак, едва ли не вынюхивая затаившуюся в сгустившихся тенях опасность. Группа Микаэлы насчитывала десять человек. Все молодые, на мой взгляд, не больше двадцати, а самым младшим был тот мальчишка, которого я первым встретил в Салливане в ту свою пьяную ночь и которого чуть не убил. Ему было лет десять.
Мы с Микаэлой шепотом переговаривались, тянувшийся следом Бен старательно вслушивался в наши отрывистые реплики, но, судя по выражению лица, испуганно и слегка ошалелому, мало что понимал.
— Так, значит, те шершни в отеле охраняли улей?
— По-моему, да, но проверять у меня нет никакого желания.
— А за нами они не пойдут?
— Могут. По крайней мере, какая-то часть.
