Думаете, я злюсь? Точно, злюсь. Мама не заслужила такого отношения. Как не заслужила и того, что парень, с которым она встречалась, бросил ее после всего этого.
Я начал писать о Чанке и прочем дерьме, потому что был зол из-за случившегося в тот день, когда я развозил дрова и Кроутер раскроил мне череп поленом. А каких трудов мне стоило распилить ту чертову деревяшку!
Вообще-то я собирался описать все по порядку. Чтобы были и начало, и середина, и конец. А вместо этого перепрыгнул в своем повествовании к тому, что случилось давным-давно, а потом возвратился к Кроутеру и полену. Я намеревался создать своего рода мемориал, нечто подобное той куче камней, которую складывал в память о матери и сестре.
Пусть будет великое нагромождение слов, сложенных аккуратно, плотно подогнанных друг к другу так, чтобы получилась книга, которая расскажет, каково жить в мире, полетевшем вверх тормашками.
Но как написать книгу? С чего начать? Я начал, когда сел за стол в тот вечер, после нападения Кроутера. Я сидел в домике у озера и пытался написать первую строку. Левая сторона лица, где оставило отпечаток полено, распухла, превратившись в сплошной темно-лиловый синяк. На лбу подсыхала кровавая корка, величиной с четвертак. Один глаз заплыл, жутко болела шея, но я твердо вознамерился разгрызть этот орешек.
Слова не шли. Вместо них являлись яркие образы-картинки. Они не вплывали, не просачивались робко в голову, а врывались в мозг и лопались — БУМ! — как бомбы. Без какого-либо порядка. Я видел их ясно, как в тот день, когда мы узрели все по телевизору. Тогда они взяли Белый Дом и сожгли его до основания. По знаменитой лужайке бегали тысячи хлебных бандитов. Какой-то парень с прической, почему-то напомнившей мне о мороженом — волосы у него были белые и вьющиеся — вышел, чтобы поговорить с ними. Репортер сказал, что это сенатор, помогавший когда-то тем парням, которые теперь разносили все вдребезги. Он стоял, выставив руки, будто пытался сдержать приличных размеров волну. Но хлебные бандиты просто смели его. Оружия у них не было, и они рвали сенатора на части голыми руками. Кто-то содрал с него скальп и забросил, как тряпку на дерево. Белые волосы повисли на ветке.
Эта картинка возвращается в мою память в самых мельчайших подробностях.
Вот так я и сидел, с побитой физиономией, бессмысленно глядя в окно и не зная с чего начать. На противоположной стороне озеро находилось то, что осталось от Льюиса. Говорят, когда пишешь книгу, нельзя пользоваться приемом обратного кадра, тем, что в кино известно как «флэшбэк». Какого черта? Кто это придумал? Вот вам флэшбэк, потому что я не могу выкинуть его из головы. Я помню, как первый раз пришел в Льюис. Я увидел сгоревшие дома; разбитые машины; исхудавшего — кожа да кости — пса, переворачивавшего лапой человеческий череп в надежде найти хоть кусочек достаточно свежего мозга. Я видел себя, похожего на призрак, отражением мелькнувшего в разбитом окне «Кей-эф-си», где обнаружил ящик с пакетиками кетчупа. Был ли я голоден? Господи, да у меня уже и дырки на ремне кончились. У меня была талия сидящей на диете осы. Вот так. Устроившись на поваленном кассовом аппарате, я ахал и охал, и отрывал уголки пакетиков и выдавливал в рот жгучий красный кетчуп. Черт. Да, мысленно я могу путешествовать во времени. Я вижу себя бродящим по городу, вламывающимся в сохранившиеся гаражи. В конце концов, мне посчастливилось найти машину с накачанными колесами и полупустым баком. Бензина хватило, чтобы проехать пятьдесят миль и забрать мать и сестру, прятавшихся в церкви. Обе уже были больны, только я не знал, насколько.
Голова гудит, кожа на лице стягивается, превращая его в уродливую маску. А я мысленно скольжу по воде, возвращаясь в Льюис. Прохожу мимо кинотеатра — куча человеческих костей в фойе, пауки в аппарате для попкорна. Проекционную облюбовали летучие мыши. «Вулворт» выгорел до основания. «Уол-Март» сохранился как здание, но выметен начисто. Ни банки бобов, ни бутылки пива. Ничего. Пусто.
Я скольжу между заброшенными домами. Вот какая-то гадость в ванне. Когда началась заварушка, бабуля упала и сломала бедро. О ней никто не вспомнил, ее никто не поднял. Собаки сожрали ребенка, оставшегося в доме. Грязные бассейны с липкими стенками. А что же местная средняя школа? Ох, приятель, на кладбище, пожалуй, пошумнее будет, чем в этих классах.
