– Для вас это будет затруднительно, мадам. – Он торопливо добавил: – Я отослал вашу горничную.
– Что вы сказали? – Луиза обернулась к нему и спустилась на одну ступеньку.
Шарль невольно отступил назад.
– Я отослал всех слуг, кроме тех, что на кухне, которые уйдут сразу же после того, как нам подадут десерт. Я хочу побыть с тобой наедине.
Не очень-то галантное признание! По выражению ее лица можно было подумать, что он сказал: «Я хочу залезть к тебе под юбку». Луиза слетка побледнела и поджала губы. Спускаясь по лестнице, она бросила на него взгляд из-под полуопущенных век. Шарль прирос к полу, пораженный красотой этих глаз – ярко-голубых и прозрачных, как воды Средиземного моря, искристых и сияющих – но холодных, как лед под арктическим солнцем.
Когда она проходила мимо него, ее глаза рассеянно скользнули по его лицу. Она сказала:
– Что сделано, то сделано. Но в дальнейшим я намерена переодеваться к обеду, если вы не возражаете.
По правде говоря, Шарль готов был возразить против ее уничижительного обращения, о которое разбивались все его благие намерения. Высокомерная, холодная злючка! Обворожительная девчонка!
Луиза прошествовала к зеркалу, висевшему в прихожей, не обращая внимания на его красноречивое молчание. Остановившись перед ним, она вскинула руки над головой, пытаясь нащупать булавку среди перьев, украшавших ее шляпку. Шарль подошел и отыскал ее булавку. Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ее пальцам.
Ее движения завораживали… ее осанка, ее изящные руки, поднятые над головой. Она вытащила булавку, подняла бежевую вуаль и сняла шляпку с перьями, повертела головкой перед зеркалом и слегка тряхнула аккуратно уложенными волосами – все это было проделано с грацией, достойной прима-балерины. Шарль невольно придвинулся к ней, чтобы коснуться ее там, где лиф платья обтягивал грудь.
Луиза ловко уклонилась, и его пальцы едва дотронулись до тафты.
– Шарль. Прошу вас. Я пытаюсь воткнуть булавку в шляпку. Из-за вас я могла уколоть палец.
– Извини, – пробормотал он.
Он просит прощения! Нет, вы только послушайте! Он просит прощения за то, что прикоснулся к собственной невесте, вот уже два часа как его жене – к женщине, которую он не целовал и не ласкал две долгие недели, если не считать сегодняшнего официального поцелуя на свадебной церемонии. Должно быть, он не в своем уме.
А ей, видно, приятно его мучить.
Когда они наконец вышли на террасу, раздражение Шарля достигло высшей точки. Он был страшно зол и на себя, и на Луизу.
На маленьком балкончике на выходе из столовой был накрыт столик на двоих: две комнатные пальмы в цветочных горшках по обеим сторонам, два кресла, на столе два подсвечника и чаша с плавающими в ней двумя розочками, два фарфоровых прибора – глубокая тарелка и мелкая, два набора столового серебра, полдюжины бокалов – все разных размеров и всех по паре (для аперитива, под горячие блюда и десерт). В глубоких фарфоровых тарелках стояли чашечки с икрой во льду, а вокруг них лежали маленькие подрумяненные тосты, намазанные маслом. Шарль любезно отодвинул стул для Луизы.
Она села.
– О, как здесь чудесно! – невольно воскликнула она, оглядываясь вокруг, потом вскинула на него сияющие глаза и улыбнулась. – Правда чудесно.
Шарль уселся напротив, сразу подобрев.
Луиза чинно принялась за еду: густо намазала тост черной икрой и с хрустом откусила кусочек, смеясь от удовольствия (несколько наигранно – она волнуется так же, как и он, и это, вполне естественно, обнадеживает).
– О-о-о, белуга. Обожаю! – воскликнула она с энтузиазмом.
Еще бы – дорогое наслаждение. Луиза добавила:
– Белуга из Каспийского моря.
Подумать только, она знакома с географией! Впрочем, это не важно. Шарль улыбнулся, глядя на восемнадцатилетнюю девочку, притворявшуюся умудренной опытом сорокалетней дамой.
При свете свечей ее возраст невозможно было определить. Шарль намазал тост икрой и протянул его ей (коснувшись пальцами ее пальцев). Сам он есть не мог. Еда в данный момент его совершенно не интересовала. О голоде он забыл напрочь. Единственное, чего ему сейчас хотелось, – это наслаждаться ее красотой, вслушиваться в ее голос, вдыхать ее особенный аромат, смешавшийся с благоуханием сада, с запахом диких трав, и ароматом роз, цветущих на террасе… Луиза сама напоминает диковинный цветок – колкий, как чертополох, и нежный, как мифический лотос.
