Покойник наконец уложен на широкий мраморный стол, и медик расстегивает на нем синий плащ, под которым оказывается коричневый фланелевый халат, перетянутый проволокой. Под ним несколько рубах. И все это отвратительно воняет.
– Этого типа следовало бы причислить к тварям, которые никогда не моются, – ворчит медик, берет массивные портновские ножницы и, перевернув закоченевшее тело на живот, разрезает всю одежду как шкурку банана – от воротника до подола.
– Надеюсь, его близкие не возбудят против меня гражданский иск. Иди сюда, прощупаем!
Не находим, конечно, ничего. Так же, как в карманах. Абсолютно ничего. Даже носового платка.
– Татуировки нет, должно быть, не сидел… Пиши, я буду диктовать…
Беру блокнот и ручку.
Личность не установлена.
Обнаружен там–то и там–то, мужчина, возраст (приблизительно), рост (точно) и т. д. и т. д.
Описание одежды.
Цвет кожи, полнота.
Голова.
Лицо.
Шея.
Грудь.
– Волосы серые, глаза темно–коричневые, маленькие… Сам свинья, и глаза как у свиньи! Записал?
Исходя из сведений, которые я сейчас записываю в блокнот, я составлю запрос в вычислительный центр, хотя маловероятно, что мне там чем–нибудь помогут.
– Как быть с отпечатками пальцев? – спрашивает медик.
– Надо снять!
– Ты начальство – как скажешь, так и сделаю.
Только на сей раз толку от этих отпечатков не будет – могу поспорить.
– Оттиснем!
Медик продолжает диктовать:
– Зубы верхней челюсти из белого металла.
– Стальные.
– Правильно, зубы стальные. Но ты должен писать: из белого металла.
– Что я и делаю.
Я уверен, что, записывая, только попусту трачу время, и вычислительный центр не поможет мне, потому что разделяю мнение нашего уважаемого медика: пребывание людей такого возраста в местах заключения следует связывать прежде всего с татуировкой, которая тогда, в дни их молодости, была там очень популярной, придавая особый вес как крупному вору, так и мелкому воришке. Если не хочешь, чтобы тебя считали маменькиным сынком, на запястье или плече ты должен иметь наколку имени или хотя бы инициалов оставшейся на свободе возлюбленной подруги, но особое уважение снискаешь, если будешь разрисован, как афишный столб. «Отсидку» в зрелые годы начинают редко, хотя встречаются и такие. Лишь поэтому я и записываю, хотя считаю, что было бы намного разумнее начать поиски собутыльников покойника, которые слоняются где–нибудь там же, в Садах, или возле ближайших магазинов, торгующих вином. Я нисколько бы не удивился, если бы узнал, что они уже горячо обсуждают случившееся и что виновный им пусть приблизительно, но известен.
Утром я захожу в помещение, на дверях которого рядом с другими дощечками висит довольно невзрачная – «Вычислительный центр Министерства внутренних дел». Рабочий день здесь только начался, и мой приятель в своем кабинете приступил к сортировке запросов.
Настоящими друзьями мы себя не называем, но хорошими приятелями – да, потому что служба часто сводит нас вместе. Не только здесь, но и на разных собраниях и совещаниях, большая часть которых существует для переливания из пустого в порожнее и повторения давно известных истин – об этом обычно свидетельствует шелест бумаги в задних рядах, где сидящие обмениваются газетами и другими периодическими изданиями. Мы оба – из задних рядов и незаметно для себя перешли от уважительного «вы» на простое «ты» (высокомерные англичане его не признают).
Он прекрасно выглядит в своей ладно пригнанной майорской форме. Не понимаю, зачем он носит ее в будни, ведь он не милиционер, а математик и даже имеет ученую степень. Должно быть, и он, как многие всезнайки, тоже имеет отклонения от нормы. К счастью, страсть к казенным мундирам и блестящим нагрудным знакам отличия для общества не опасна.
– Привет!
– Садись, я сейчас… – он продолжает сортировать запросы по стопочкам. Срочные, очень срочные и чрезвычайно срочные. Таких у него ежедневно около полусотни и больше. Из всей республики, не только из отделов внутренних дел. Другие организации тоже нередко нуждаются в знаниях электронного мозга.
Кабинет величиной с кухню в домах новой постройки, напротив письменного стола – стена из оргстекла, чтобы видны были монстры в зале, никак не укладывающиеся в моем сознании. Я только знаю, что все вместе это называется электронно–вычислительной машиной, что среди подобных себе она считается довольно мощной: она содержит в своей памяти сведения, которые не могла бы вместить картотека в десять миль длиной и в десять шириной. Если раньше, задержав какого–нибудь парня с мотоциклом, номер рамы или мотора которого не совпадал с номером, записанным в техническом паспорте, автоинспекция неделями вынуждена была слушать сказки о том, каким путем мотор попал к нему, то теперь в течение десяти–пятнадцати минут вычислительный центр отвечает: «владелец такой–то, проживает там–то». Случилось даже, что владелец еще и не обнаружил факта кражи, а вор уже в милиции хнычет: «Я так больше делать не буду!» Во времена карточек, которые еще нельзя считать давно прошедшими, ничего подобного быть не могло. Для вычислительного центра иногда достаточно лишь нескольких признаков, чтобы отыскать ту или иную личность. Свидетель, например, только и знает, что человека зовут Янис, живет в Пардаугаве и прихрамывает на левую ногу. Таких может оказаться человек тридцать, а если другой свидетель еще скажет, какой у Яниса цвет волос, то число разыскиваемых сразу сократится по крайней мере наполовину, и у значительной части этой половины, в свою очередь, будет железное алиби. Среди оставшихся виновного уже отыскать можно, профессионал же – отыскать обязан.
