— А машину вы могли бы описать? — спросил Ванадзинь, стремившийся соблюсти все процессуальные формальности.
— «Жигули» желтого цвета. Первая модель, но почти новая. Мотор еще не приработался. Когда я попробовал выжать сто тридцать, стал барахлить. И вообще — на мотоцикле совсем другое ощущение. У меня в подвале…
— Мы видели, — прервал его полковник и повернулся к Ванадзиню. — Не съездить ли, как вы думаете? Вызвать машину и свидетелей…
— Мне хотелось бы использовать его теперешнюю разговорчивость, — разумно возразил Ванадзинь. — Если не возражаете.
После этой демонстрации взаимного уважения допрос продолжался.
— Что вы задумали, когда отправились в лес во второй раз? Зачем взяли с собой флакон с эфиром?
— В тот вечер я чувствовал себя неплохо. Голоса не побуждали меня. Я поехал по своей охоте и не собирался убивать. Я знал, где живет старик. Я все разведал. В его семье тоже командует жена. Надо было эту Клару напугать. Чтобы ему было легче отдать деньги. Сперва я хотел раздеть его жену. Но она не выходит из дому. Я ждал в лесу три вечера. Она даже к морю не ходила. Наверное, потому и вырыла пруд в саду. Тогда я решил подстеречь какую–нибудь другую женщину из поселка.
— С эфирным тампоном?
— Чтобы не смотрела мне в глаза.
— А зачем взяли с собой оружие?
— Если бы она посмотрела. Тогда я бы ее убил.
Логика была потрясающей. Мне приходилось слышать, что душевнобольные рассуждают с железной логикой. До известной грани, за которой начинаются ложные выводы. Теперь я сам убедился в этом.
Я впервые понял, что в ту ночь он даже не увидел Ярайса. И понятно: что можно увидеть, глядя в яркий свет фар? Выпало целое звено в цепи ранее возникших аргументов. Юноша убит вовсе не потому, что преступник стремился избежать разоблачения, но нечаянно. Потому, что пересеклись их пути. Если бы он побежал от преступника, то жил бы и сегодня. Воистину, как нелепо!
— Вещи Лигиты Гулбис обнаружены в вашем подвале под резиновым матрацем. Владелица опознала их среди многих других предметов женского гардероба. Если желаете, можете ознакомиться с протоколом.
Следователь приподнял листок и снова положил на место. Видимо, сегодня он хотел составить общую картину событий, а детали уточнить потом. По опыту я знал, что за этим допросом последует множество других, на которых будут проверять и всесторонне исследовать даже самые мелкие факты, выяснять самые незначительные с виду, побочные обстоятельства.
— А в тот вечер, когда встретили в лесу Ярайса Вайвара, вы вышли из дома с обдуманным намерением убить?
— Не знаю. Это был не я, это был он. Перед тем на меня накатило. Хотел позвонить Маркулю, но не было сил. Чувствовал, что все испорчу. Боялся, что не смогу произнести ни слова. Что наберу неверный номер. Назову неправильный адрес. Боялся сам себя. Потом очнулся на полу. Голова болела, но была ясной. Я вдруг понял, что у меня ничего не выйдет, если не убью еще одного. Только это даст мне силы продолжать. Поставить последнюю точку. Я взял пистолет и поехал в лес. Хотел дождаться темноты. Но кто–то приближался ко мне слева. Что–то крикнул и кинулся на меня. Я побежал и спрятался в кустах. Оттуда увидел его лицо. Такие глаза, которые надо было закрыть навечно. Я вынул пистолет и выстрелил. Домой поехал на электричке. Чувствовал себя словно заново родившимся. Только намного позже появилась необходимость позвонить профессору и потребовать денег.
Он умолк. Полковник и Ванадзинь молчали тоже. Не сомневаюсь, что в своей практике они выслушивали еще более страшные и кровавые истории. Но разве это могло ослабить леденящее впечатление, оставленное этим признанием? Можно ли судить того, кто даже не поймет как следует, за что его судят? Мир его чувств ограничен лишь жалостью к самому себе, животным стремлением избежать боли. Где начинается и где кончается ответственность? Мы наказываем даже детей за каждое проявление жестокости, обращенное против насекомых, кошек, собак, внушаем, что дереву больно, когда у него ломают ветку, что и божья коровка горюет по пропавшим деткам. Но что можно втолковать больному, чьи мысли движутся по непредугадываемым орбитам? Человеку, непредсказуемому в своих действиях и невменяемому по их результатам?.. Не берусь судить.
