За эти два дня Леон переделал множество дел. Вдоль и поперек исходил место происшествия, изучил тропки и стежки и, разумеется, не нашел ни единого отпечатка, который напоминал бы узор подошвы чешских спортивных туфель. Столь же бесплодными оказались и разговоры с обеими женщинами; жизнь Гаврилова казалась открытой и неинтересной книгой, лишенной страстей, которые могли бы объяснить столь трагический конец.
Теперь подозрения соединились в непрерывную цепочку. Держалась она, правда, только на отрицаниях, но все вместе они приводили к выводу, казавшемуся логичным: действовал душевнобольной, не использовавший даже возможности взять лежавшую в машине сумку Гаврилова с достаточно ценными вещами. Лес находился неподалеку от Научного поселка, калибр оружия совпадал, что позволяло предположить причастность убийцы Ярайса Вайвара и к этому делу. Но и такая мысль, к сожалению, не приближала к разгадке. Разве что Ванадзиню удастся загнать Крума в угол и устроить ему настоящую баню, учинив перекрестный допрос.
Когда я вошел в кабинет следователя, ничто не указывало, что идет допрос опасного преступника. Разговор скорее напоминал консультацию с психоаналитиком, когда пациент откровенно рассказывает о своих проблемах, а врач задает наводящие вопросы и старается понять подлинную сущность болезни.
— Да я давно уже бросил, — похвалялся Крум. — Целую неделю и не нюхал.
— Тогда вы должны хорошо помнить, где и чем занимались все последние дни, — обрадовался Ванадзинь. — И сможете нам помочь.
Следователь находился в тени, которую бросали гардины, а Крума усадил лицом к свету — точь–в–точь так, как это уже не раз описывалось. Со своего конца дивана я видел допрашиваемого лишь сбоку; когда я вошел, он даже не повернул головы.
Надо признаться, что я не узнал бы Крума, руководствуясь только описанием, сделанным Банковскисом, — потому, наверное, что воображение нарисовало мне классический тип преступника из старых фильмов: либо взлохмаченного, с бегающими глазами, с морщинами, оставленными разгульной жизнью, либо остриженного наголо, с застывшими чертами лица, стиснутыми губами и ледяными змеиными Глазами. Сейчас моему представлению соответствовал только рост. Крум казался таким маленьким, что трудно было представить его рядом с дебелой Теклой. Но я совершенно не был готов увидеть седого человечка в темных очках и белой рубашке, которые делали его похожим на очкастого мастера из сельского профтехучилища.
— Работал, а после смотрели с женой телевизор.
— Где, если не секрет?
— Дома, понятно… А, да, — замялся Крум, — я тут одному дружку помогаю дом ставить, так что постоянной работы пока еще не подыскал.
— Не знал, что у вас знакомства в научных кругах. Где это вы вместе с профессором Маркулем свиней пасли?
— Что же спрашивать, если сами знаете? Но денег я не получал. Ни копейки!
— Я и это знаю. Иначе вы, конечно, заплатили бы подоходный налог, профсоюзные взносы…
Крум оглянулся, словно в поисках поддержки. Мы встретились взглядами. У него были голубые детские глаза с сеткой красных жилок вокруг зрачков.
— Ну как доказать вам, что я ничего плохого не делаю? Сотни мастеров целыми днями халтурят, а я один раз решил помочь друзьям, и меня уже тягают к прокурору, собираются прижать… Что же не позовете и барыню Кларису? Я не набивался, она сама меня уговорила. Ну и пусть платит, денег, что ли, у них мало? Я даже в лучшие времена за неделю не мог пропить столько, сколько они за день заколачивают.
— Да, так как же насчет выпивки? — словно спохватился Ванадзинь. — Что, доктор запретил?
— Жена. Раньше ворчала, но терпела. А тут вдруг взбунтовалась: «Или кончай, или ищи себе другую. Тут не вытрезвитель, чтобы шлялись всякие тебя разыскивать. От того, что был постарше, за версту несло лягавым, не мог даже толком сказать, что у него там сломалось, только и бубнил: авария, авария. Что ты там снова натворил по пьянке?» Пристала как банный лист.
— И вы бросили пить? — покачал головой Ванадзинь. — Поберегите эти сказочки до другого раза.
— Честное слово! Мне это дело тоже показалось подозрительным, никто ведь этого адреса не знает. Если подвертывается работенка, ребята идут в кабак или дают знать старому Эдгару. Но чтобы домой?.. Не собираются ли только втянуть меня в какой–нибудь темный бизнес, на который я по пьянке мог бы согласиться…
