Потом все это порой снилось мне по ночам. А когда я просыпалась во мраке и по-прежнему ничего не видела в темноте, я все же снова ощущала лоскут, который они оторвали от подкладки плаща и повязали мне на глаза. И на какой-то миг я снова ощутила запах Несущей Смерть – удушливую смесь тяжелых сладких духов и вонючей драконьей крови.
«Материнского» беспокойства и заботы о моей руке уже вскоре как ни бывало. Они не обратили на нее внимания ни когда связывали меня, ни когда тащили по переходам и лестницам в место, которое я никогда не видела, а только чувствовала и ощущала по его запаху.
Там стоял холод, а каменный пол был тверд и гладок, как мрамор. Там пахло золой и щелоком. Мне кажется, то был не тюремный подвал, во всяком случае никого, кроме меня, там не было. И я слышала, как капает вода. Может, меня отвели в какую-нибудь мыльню? Но не деревянную, как банька у нас дома, внизу у ручья, – здесь эхо голосов металось меж стен из камня.
Но то были голоса не Предводителя дружинников, Ханнеса или Дреса. То были голоса, которых я не знала, голоса, не связанные с какими-то лицами, так как видеть их я не могла.
– Ну что, тебе до смерти хочется узреть, как дракон пожирает твою мамашу? Мы уж позаботимся о хорошем местечке для тебя!
– Мы уж постараемся, чтоб ты сидела совсем близко. Так близко, чтоб ее кровь, когда брызнет, достала тебя.
Мне что-то плеснули в лицо, жидкость попала мне в нос, и я стала неудержимо кашлять и чихать. Видения, которыми слышанные мной голоса заполонили мою голову, были настолько яркими, что я сперва подумала: «Это и вправду кровь».
На какой-то миг удушающий запах, как бы вонь от бойни, ударил мне в нос. И лишь через несколько секунд по запаху и вкусу я поняла, что это вино, которое они плеснули мне в лицо.
– Ну ладно, пусть твоя мамаша ведьма. Но все же, надо думать, своему-то родному дитяти она не безразлична?
– Ты что, вовсе ее не любишь? Ну хоть немного, ну самую малость?
Чьи-то руки хватали меня и поднимали, прижимая к стене, и трясли так, что голова ударялась о гладкий камень.
– Что ты за ребенок, коли не любишь свою мать?
Отзвук этого вопроса эхом отозвался в каменных стенах покоев и вернулся ко мне ударом, будто порыв влажного ветра, порыв ветра, донесший до меня винный дух и слабую вонь плевков.
– Хочешь послушать, как дракон станет терзать ее? Хочешь? Это прозвучит вот так!
Звук отозвался совсем рядом с моим ухом, сырой сокрушающий звук, похожий на тот, с каким отламывают ножку жареного цыпленка!
Это было уже слишком. В животе у меня что-то кольнуло, и началась рвота. Я плевала, плевала без конца, надеясь, что попаду в одного из моих мучителей. Коли б я только могла выплюнуть и навязчивые видения, которыми их голоса забивали мне голову и от них было никак не избавиться.
– Отпустите! – не то вскрикнула, не то всхлипнула я. – Отпустите меня, отпустите меня, отпустите меня! – И вот остался один лишь всхлип!
– Отпустите ее! – произнес чей-то незнакомый голос.
Он не принадлежал ни одному из тех, кто произносил эти ужасные слова.
Меня отпустили. Я плюхнулась на пол, но кто-то – может, обладатель этого незнакомого голоса? – снова поднял меня.
– Не следует обращаться с ней столь жестоко, – сказал он, мягко поддерживая меня. – Это ведь не ее вина. Ведь это не она убила троих людей.
Я плакала и никак не могла остановиться. Он гладил меня по волосам, будто был моей матерью. Или моим отцом, которого я никогда не знала.
– Так, так, – бормотал он. – Все уладится. Твоя мать выйдет на свободу. Ты выйдешь на свободу. Никакой дракон никого не сожрет!
