Чудаки с Улики. Зимние птицы - страница 50

Дядя Саша заговорщицки подмигнул ребятам и принес из кухни тарелку с малиной. Удальцы, соблюдая строгую очередность, брали по ягодке; никто не торопился и не жадничал. Люсямна вовсе отказалась.

После малины разговор между дядей Сашей и удальцами мало-помалу завязывался.

Ужинали в комнате за круглым столом. Взрослые выпили по бокалу вина в честь приятного знакомства. Людмила зарделась, стала особенно разговорчивой и смешливой. Тетя Мотя бегала на кухню, приносила салат, суп, жареную картошку, а потом компот и малину. Она то и дело напоминала удальцам:

— Петруша, доедай суп — большой вырастешь… Василек, а ты о чем задумался?.. Ну-ка, Мишутка-Прибаутка, позволь поухаживать за тобой, — и на своей вилке подносила ко рту мальчугана поджаренный ломтик картошки.

Мишутка терпел-терпел и не выдержал:

— Сама ешь, чо суетишься.

Хозяйка отдернула вилку с очередной порцией картошки, посмотрела на Людмилу, на дядю Сашу и вдруг расхохоталась, вытирая передником слезы. Мишутка ел да исподлобья поглядывал на взрослых и на щипок Люсямны никак не отреагировал. Он втайне жалел, что постарался выхлебать гороховый суп: наелся, а тетя Мотя принесла компот и малину. Хитрая! Чтобы ей сразу дать Мишутке самое вкусное… В другой уж раз она его не проведет.

После ужина у ребят слипались глаза, заплетались языки. Дядя Саша спрашивал у Мишутки, не останется ли он жить навсегда в городе? Обещал велосипед, настоящее ружье и каждый день кормить его одной клубникой да виноградом. Мишутка кивал головой:

— Останусь. — Потом, вероятно очнувшись от дремоты, отчужденно смотрел на дядю Сашу: — Нет! Я с мамой Милой…

Ребятишки разом уснули, разметавшись на белоснежных простынях. Людмила перемыла гору посуды, хозяйка вызвалась постирать детскую одежонку. Дядя Саша курил, выпуская дым в открытую форточку, о чем-то думал. В квартире стало тихо. Дядя Саша все ходил по кухне и коридору и о чем-то продолжал думать. Когда посуда была вымыта, выстирана одежонка и развешана на балконе, взрослые тоже улеглись.

Мишутка согнал Люсямну с дивана-кровати на свою раскладушку, а сам перебрался к матери — видно, побаивался, как бы ночью не украл его дядя Саша.

Долго не могла уснуть Людмила в гостях. Прислушивалась к ровному дыханию детей. Когда хозяйка Мотя сказала: «Счастливая вы!..» — Людмила по-иному взглянула на плюшевого медвежонка, сидящего на платяном шкафу, и поняла, что в ухоженной квартире никогда не бывало детей. Неподвижные медвежонок и кукла выцвели, поблекли…

Дверь спальни тихонько приоткрылась, и Людмила увидела Мотю. Она подошла на цыпочках сначала к Петруше и Васильку, поправила на Люсямне одеяло, потом склонилась над Мишуткой. Людмила притворилась спящей, сквозь ресницы следя за хозяйкой. Та послушала, как дышит Мишутка, коснулась рукой его головы. Постояла и тихо вернулась в спальню.

— …Открываю дверь, а они передо мной… — услышала Людмила напряженный шепот Моти. — Смотрю на них и слово боюсь сказать — вдруг разбегутся.

Послышались всхлипы, с трудом удерживаемые слезы.

— Успокойся, — говорил Моте муж. — Людмила проснется… Ну что тут поделаешь…

— За что же мне такая кара? Кому я горе причинила? Или сирот обидела!..

Не спали супруги долго, о чем-то полушепотом переговаривались. У Людмилы стало тяжело на сердце, она чувствовала себя виноватой перед Мотей.

Рано утром дядя Саша собрался на работу, а Мишутка раньше него проснулся. Дядя Саша на кухню — Мишутка за ним. Любовался, как дядя Саша пил чай, курил папироску и надевал в коридоре брезентовые брюки и куртку. Мишутке очень приглянулась его амуниция, и пахла она хорошо — горелым железом и табаком. Дядя Саша работал бригадиром монтажников — строил большой завод. Уходя, он сказал Людмиле, что отпросится у мастера и непременно разыщет Милешкина.

Проснулась и тетя Мотя; проснулись все гости. Тетя Мотя вымыла Мишутке лицо и руки, сама покормила его и тоже засобиралась на работу. Рассказывала удальцам, какое интересное у нее дело. Она лечит сердца, видит их, обнаженный рентгеном: и равнодушные, и отзывчивые, и непримиримые. Тетя Мотя видит, какое сердце неспокойное, больное, а какое тихое, здоровое.