Жена синеаста, хоть и француженка-куколка, но с характером, вот она и послала нашу девушку с Яблочком помогать своему синеасту. Они стали хлебные сухарики чесноком натирать. А в кастрюле булькало специальное рыбное блюдо. И у писателя в животе тоже булькало, хоть и на улице, в предчувствии поедания рыбин. Он уже воображал, как будет обсасывать рыбные косточки, обязательно попросит рыбью голову, и это будет даже ностальгически, потому что его мама тоже любила, и до сих пор наверняка любит, рыбьи кости поглодать. Но ничего этого не произошло!
В блюде, приготовленном синеастом, не было ни одной, ни единой, даже самой задрипанной, замученной рыбешки. Это было такое жидкое пюре с плавающими в нем малюсенькими бэби-омарчатами. И вот все уселись за стол и по команде синеаста стали накладывать в свои мисочки сухарики, а затем тертый сыр. Потом все тихо сидели и ждали, пока синеаст зальет это дело пахнущей рыбой кашицей. Ну ясно, это буябез, знаменитое блюдо. Французам, конечно, не интересно этот абзац читать, но уж прочтите, прочтите. В этом, может, и заключается основное различие между вами и русскими. Синеаст с писателем купили много больших рыбин, писатель наверняка был немного удивлен количеству ими покупаемого. И в голове у него уже представал стол, ломящийся от блюд с нажаренными кусками рыбы. В луке, помидорах. Большие куски! А у французов от всех этих рыбин осталась кашица, детсадовская еда! Для беззубых старушек! Противоречивая жизнь! Такая кашица для беззубых оставалась в русской литературе после работы над ней советских цензоров! Французы же наоборот — не гнушаются в литературе варварскими деталями, кусищами дикими. Можно ли после этого говорить — автобиографичное произведение, если не за тех, кто есть, себя выдают?
Вместо того чтобы завалиться после еды по кроватям и предаться любовным играм или же отдаться Морфею, синеаст предложил идти смотреть место, где жил Гоген. Девушка отказалась идти, думая, что и писатель не пойдет и тут-то они и смогут остаться наедине. Но писатель, инженер человеческих душ, с радостью задрал штаны и побежал за синеастом. Девушка не очень расстраивалась, что отказалась. Все равно Гоген, приехавший в Понт-Авен в поисках истоков творчества, ни черта тут не нашел и истинным творчеством занялся, уехав на Гаити. Но в Понт-Авене, как раз в 1891 году, в год его отбытия, стали печь знаменитые галеты и картинки гогеновские на коробки клеить. Чтобы, не дай Бог, не пропал понт-авеновский период его творчества. В такой коробке девушка в Париже хранила покупаемые за 10 франков кексы, чтобы не сохли, потому что за один присест не съедались, хоть и 10 франков стоили.
Как только группа гуськом удалилась — девушка поглядела, как они вдоль обрыва шли, — она не бросилась навзничь на кровать, чтобы захрапеть, нет. Она принялась тихонечко вино пить и в тетрадочку стишок писать:
маленькая девочка сидела на лавочке
разглядывала землю под ногами
дурочка, пошла бы поиграть в салочки
а она в землю глядит не мигая
не должно маленьким девочкам заниматься
изучением почвы
а то, когда они вырастут, их взгляды станут порочны
ничто-то ее не увлечет
ни цветочек, ни червячок
все-то она знает с малолетства
бедная — жила без детства.
Можно сказать, что стишок этот был автобиографичен. Не потому, что она в детстве была натуралисткой. А потому, что действительно очень короткое детство прожила — в шестнадцать лет уже вышла замуж. И еще она с малолетства знала, что лето — это сплошное разочарование. Ждешь его, ждешь, надежды на него питаешь, а оно приходит, ударяет жаркой неделей, и ничего не происходит. Можно сравнить с телепередачей «Апостроф» — сколько лет девушка смотрела эту передачу и все надеялась, что кто-то правду скажет, но напрасно, потому что девизом этой передачи была мораль басни Крылова — Лафонтена: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит тот кукушку».
Когда маленькой ее отправляли на лето с детским садом, ей всегда было грустно, и все время она ждала дня приезда родителей, а потом дня, когда автобус повезет детей обратно, в город. Когда она жила в Америке, тоже все семь лет ждала: что-то произойдет. Теперь, во Франции, она всегда ждала лета, мечтая, как они с писателем поедут куда-нибудь. Они никуда не ехали, конечно, из-за закона подлости, потому что чем больше чего-то хочешь и желаешь, тем меньше шансов, что оно произойдет. Некоторые и не помышляют об отпусках, но всегда выезжают на моря-окияны.
