В бретонской блинной было как в русской бане. Деревянные лавки и столы занимали раскрасневшиеся захмелевшие люди. Здесь, правда, не надо было под столом разливать, в открытую разносили — пей-напивайся, не наше дело! А блины заказывали по два-три. На закуску — блин с яйцом, потом блин — основное блюдо, с сосиской или ветчиной, и блин-десерт — с сахарной пудрой или вареньем.
Бретонские блины хорошо набивали пуза, но не затыкали ртов детям подруги жены синеаста. Она, правда, очень ловко с ними управлялась. Тот, что ползает, орал у нее на руках, и она в промежутках между его криками успевала запихнуть ему в рот блин, так что он немного задыхался, давился и не орал. Другой, щекастый и жизнерадостный, орал на лавке, и она тоже ему блинок в рот запихивала, пока другой задыхается. Ну, а когда они оба отплевывались от блинов или давились ими, она скорее-скорее — хвать! — сама куснет блин, сидру хлебнет и жует-улыбается.
Французы учили русского писателя, не хотевшего быть русским, и его противную бабу, ей все равно было, что она русская, есть блины. Французы же, видимо, и придумали называть толстые оладушки (которые всем советским людям бабки пекли и говорили: «Съешь оладинку горячую! Ну-ка, быстро ешь оладьи, иначе не пойдешь на каток!») блинами. Но это неправильно. Так как сто оладий не съешь в один присест, а сто блинов люди поедали в соревнованиях на масленицу. В дореволюционной России люди объедались блинами, и это описано у Гиляровского в «Москве и москвичах», почему-то до сих пор не переведенных в издательстве Альбан Мишель, которое все русские книги переводило.
Конечно, защитники прав человека закричат, что нет, нет теперь и блинов в СССР! Но это потому, что русский человек все больше становится похож на своего брата волка и только мясо для него еда. А если бы ему сказали, как здесь, кушай крупу, человек, не кушай мясо, общество «Память» завопило бы, что это провокация жидомасонов, а другие общества — что это Советская власть и недорезанные коммунисты-сталинисты… В общем, нашли бы виновных — лишь бы мясо есть.
Когда они наелись блинов и напились сидра и стали, как все посетители, захмелевшими и красномордыми, синеаст с писателем начали друг на друга руками махать. Потому что писатель стал протягивать деньги за съеденные с подругой блины и за сидр, больше всех выпили, а синеаст отводить руку с деньгами — их, мол, больше, и они угощают. Это наша девушка все писателя теребила — дай деньги, дай деньги. И когда они еще ехали в Бретань на джипе, она тоже писателю говорила, чтобы тот заплатил половину за бензин. У этой девушки явно был комплекс — очень она боялась показаться бедной, не хотела-таки бедной казаться. А писатель очень даже любил быть бедным (смотри журнал «Огонек», 90—й год, номер 7). Была бы у нашей девушки возможность, она бы за всех заплатила — это, считай, блинов пятьдесят бы получилось! — но возможности не было, хоть и артистка кабаре.
Заплатил, в общем, синеаст. И писатель положил свои бедные деньги в карман армейских брюк. Единственные его, можно сказать, неофициальные брюки, так как в основном он ходил в строгих черных. Всегда и везде. И в префектуру в очереди четыре с лишним часа сидеть, и на коктейле напиваться, и на прогулку — сгонять злость на противную бабу — в черных дудочках, и ноги у писателя тоже как тоненькие дудочки были.
Пока они ехали до домика, обожравшиеся детки уснули, и было замечательно тихо ехать бретонской черной ночью. И всякие летающие насекомые кончали жизнь самоубийством о ветровое стекло джипа, а нелетающие пели по ним панихиду в траве. Девушка сжимала своей рукой ляжку писателя в предчувствии, как они залезут сейчас в постель, как будут сдерживать дыхания, а насекомые на улице заунывно посвистывать, и море приливать, и океан отливать и будет грустно-драматично, что она и любила, — блинами не корми, дай драму.
Как там у Пушкина: «читатель ждет уж рифмы — розы…», и поэт ему подкидывает ее, на, мол, бери, дорогой. Так вот я не буду, не буду описывать ожидаемой вами сцены. Ничего не произошло, потому что писатель со своей противной бабой поругался, и они уснули на узенькой кровати первого этажа, повернувшись друг к другу спинами.
