— Джим!
Джим показался снова. Там внизу, на окутанной мраком станции, откуда в облаке компостерного конфетти навсегда уходил его поезд, он увидел Вилла, Вилли, Вильяма Хэлоуэя, юного приятеля, юного друга, который под конец этого путешествия будет казаться еще моложе, и не просто моложе — станет незнакомцем, с которым он вроде бы некогда встречался в каком-то другом году… но сейчас этот мальчик, этот друг, этот младший друг бежит рядом с поездом, протянув руку вверх, прося захватить его? Или требуя, чтобы Джим сошел с поезда? Так что же?!
— Джим! Ты помнишь меня?
Вилл вложил все силы в решающий бросок. Пальцы коснулись пальцев, ладонь коснулась ладони.
Сверху холодно смотрело белое лицо Джима.
Вилл трусил рядом с вращающейся машиной.
Где папа? Почему не остановит ее?
Рука Джима была знакомая, теплая, верная. Она сжала руку Вилла. Вилл стиснул ее, закричал:
— Джим, прошу тебя!
Но путешествие по кругу продолжалось, Джима несла карусель, Вилл волочился следом рваной трусцой.
— Умоляю!
Вилл дернул. Джим дернул. Руку Вилла, схваченную рукой Джима, обдало июльским зноем. Словно домашний зверек, ласково поглаживаемый Джимом, она уходила по кругу вдаль, в другие, более взрослые времена. Продолжая вот так свое путешествие, рука его станет чужой, познает в ночи вещи, о которых он, лежа потом в постели, будет только догадываться. Четырнадцатилетний мальчик, пятнадцатилетняя рука! Джим все держит ее! Крепко сжимает, не отпускает! И лицо Джима — вроде бы оно уже старше после первого круга? Ему теперь пятнадцать и пошел шестнадцатый?
Вилл тянул в свою сторону. Джим — в свою.
Вилл упал на край карусели.
Теперь оба катились в ночи.
Вилл уже весь целиком катился вместе со своим другом.
— Джим! Папа!
Куда как легко просто остаться на карусели, крутиться на ней вместе с Джимом, если он не даст себя сдернуть на землю, оставить его в покое, и — вперед, друзья неразлучные! Кровь заструилась быстрее в сосудах, замутила глаза, стучала в ушах, колола поясницу электричеством…
Джим закричал. Вилл закричал.
Они отмерили полгода в оранжерейно-теплом скользящем мраке, прежде чем Вилл, крепко сжимая руку Джима, решился прыгнуть, расставаясь с радужными надеждами, отказываясь от стольких чудесных лет возрастания; оттолкнувшись свободной рукой от площадки, он соскочил вниз, увлекая Джима за собой. Но Джим был не в силах выпустить шест, не в силах расстаться с каруселью.
— Вилл! — закричал Джим, разрываясь между машиной и другом, одна рука — с ней, другая — с ним.
Словно кто-то безжалостно рвал на части кусок материи или живую плоть.
Глаза Джима уподобились слепым глазам статуи.
Карусель кружилась.
Джим вскрикнул и сорвался с карусели, крутясь в воздухе.
Вилл пытался перехватить его, но Джим упал и покатился по земле. И застыл, недвижимый, безмолвный.
Чарлз Хэлоуэй ударил кулаком главный выключатель.
Опустевшая карусель замедлила вращение. Лошади укротили свой бег к некой далекой летней ночи.
Чарлз Хэлоуэй и его сын опустились на колени подле Джима: пощупать пульс, приложить ухо к груди. Подернутые белой пленкой глаза Джима были устремлены на звезды.
— О господи! — воскликнул Вилл. — Он мертв?
— Мертв?..
Отец Вилла провел по холодному лицу, холодной груди.
— Не чувствую…
Где-то вдали кто-то звал на помощь.
Они подняли головы.
По центральной дорожке, озираясь назад, наталкиваясь на билетные будки, спотыкаясь о растяжки, бежал мальчик.
— Помогите! Он гонится за мной! — кричал мальчик. — Этот ужасный человек! Ужасный человек! Я хочу домой!
Метнувшись вперед, мальчик протянул руки к Чарлзу Хэлоуэю.
— О, помогите, я потерялся, мне страшно. Отведите меня домой. Этот Человек с татуировками!
— Мистер Мрак! — выпалил Вилл.
— Он самый! — тараторил мальчик. — Бежит сюда! О, задержите его!
— Вилл… — сказал отец, вставая с колен, — займись Джимом. Искусственное дыхание. Пошли, парень.
Мальчик засеменил куда-то в сторону.
— Сюда!
Шагая следом, Чарлз Хэлоуэй разглядывал расстроенного мальчика, изучал его голову, плечи, спину, походку.
— Мальчик, — сказал он, когда они обогнули сумрачную карусель, по ту сторону которой склонился над Джимом Вилл. — Как тебя звать?
