— Вы видели их лица? — спросил мистер Хэлоуэй.
— Когда я закричала, они оглянулись, их осветил фонарь.
«Она не говорит про племянника, — подумал Вилл. — И конечно, не скажет».
«Понял, Джим, — едва не закричал он, — это была ловушка! Племянник ждал, что мы будем его выслеживать. Ему нужно было втравить нас в такое дело, чтобы нас потом никто не слушал, ни родители, ни полицейские, что бы мы ни толковали им про луна-парки, про ночные прогулки, про карусели, — потому что нам не будет веры!»
— Я не хотела бы подавать в суд, — сказала мисс Фоули. — Но если мальчики невиновны — где они?
— Здесь! — крикнул кто-то.
— Вилл! — выпалил Джим.
Поздно.
Потому что Вилл, подпрыгнув вверх, уже карабкался в окно.
— Здесь, — коротко произнес он, ступая на пол.
Они тихо шагали домой по окрашенным луной тротуарам — мистер Хэлоуэй посередине, мальчики по бокам. Когда дошли до дома, отец Вилла вздохнул.
— Джим, я не вижу никакого смысла в том, чтобы терзать душу твоей матушки в столь поздний час. Если обещаешь рассказать ей все за завтраком, я отпущу тебя. Ты можешь войти так, чтобы не разбудить ее?
— Конечно. Посмотрите, что у нас есть.
— У нас?
Джим кивнул и подвел их к торцовой стене, где в гуще листьев и мха они нащупали вбитые тайком в кирпич железные скобы, по которым можно было подняться к окну его комнаты. Мистер Хэлоуэй тихонько рассмеялся, при этом что-то кольнуло его сердце, а голову пронизала странная грусть.
— И давно это у вас? Нет, не говори. Я тоже сделал такую лесенку, когда мне было столько лет, сколько тебе. — Он скользнул взглядом вверх вдоль плюща к окну Джима. — Здорово бродить ночью на воле, и сам черт тебе не брат.
Он осекся.
— Надеюсь, вы не слишком поздно возвращаетесь?..
— На этой неделе — в первый раз после полуночи.
Отец Вилла поразмыслил.
— А получить разрешение старших — совсем не то, верно? То ли дело летней ночью тайком прокрадываться к озеру, к железнодорожной насыпи, на кладбище, в персиковые сады…
— Ух ты, мистер Хэлоуэй, вы тоже…
— Ага. Но, чур, не говорить об этом женщинам. Пошел! — Он махнул рукой вверх. — И чтобы в следующем месяце ни разу не гулять по ночам.
— Слушаюсь, сэр!
Джим обезьяной метнулся вверх к звездам, юркнул в окно, затворил его, задернул штору.
Отец Вилла поглядел на потайные скобы, соединяющие звездное небо с вольным миром проулков, зовущим провести забег на тысячу метров, с миром высоких барьеров из темных кустов, миром кладбищенских стен и решеток — без шеста не перепрыгнуть…
— Знаешь, Вилл, что меня больше всего гнетет? Что я уже не могу бегать так, как ты.
— Да, сэр, — ответил его сын.
— А теперь давай внесем ясность, — сказал отец. — Завтра пойди к мисс Фоули, извинись еще раз. Обыщи газон. Может быть, при свете спичек и фонариков мы не нашли чего-то — из украденного. Потом сходи к начальнику полиции, отчитайся там. Ваше счастье, что вы сами объявились. Ваше счастье, что мисс Фоули не станет обращаться в суд.
— Да, сэр.
Они возвратились к своему дому. Отец порылся рукой в плюще.
— У нас тоже?
Его пальцы нащупали под листьями скобу, вбитую в стену Виллом.
— У нас тоже.
Отец достал кисет, набил трубку, стоя возле плюща, где потайные скобы вели в теплую постель, в уютные комнаты, закурил и сказал:
— Я знаю тебя. По тебе видно, что ты невиновен. Ты ничего не украл.
— Ага.
— Так почему же ты сказал полицейским, что украл?
— Потому. Мисс Фоули — невесть почему — хочет нас выставить виновными. Раз она так говорит, стало быть, так и есть. Ты видел, как она удивилась, когда мы влезли в окно? Ей в голову не приходило, что мы сознаемся. А мы сознались. Мы нажили достаточно врагов, не хватало еще представителей власти. Я подумал — если мы чистосердечно признаемся, нас не станут наказывать. Так и вышло. Вот только одно: мисс Фоули тоже выиграла, потому что теперь нас считают преступниками. Никто не поверит нашим словам.
— Я поверю.
— Поверишь? — Вилл исследовал взглядом тени на отцовском лице, белизну его кожи, волос, глазных яблок.
— Пап, прошлой ночью, в три часа…
— В три часа…
Отец вздрогнул, как от холодного ветра, как будто почуял, знал, о чем речь, и не было сил двинуться, протянуть руку, коснуться Вилла, погладить его.
