Итак, сейчас поезд с Луна-Парком припал к земле на старых рельсах среди осенней травы возле леса, а мальчики пригнулись и заползли под куст, выжидая.
— Какой-то он тихий, — прошептал Вилл.
Поезд стоял неподвижно в центре сухого осеннего луга — и никого на паровозе, никого на тендере, никого в череде черных в лунном свете вагонов, только слабые звуки остывающего металла отдавались в рельсах.
— Тсс, — отозвался Джим. — Я чувствую, как они шевелятся там внутри.
Тысячи шерстинок по всему телу Вилла ощетинились разом.
— Думаешь, им не нравится, что мы подсматриваем?
— Может быть, — радостно произнес Джим.
— А что же каллиопа так голосит?
— Когда додумаюсь — скажу тебе, — улыбнулся Джим. — Смотри!
Шелест.
Словно движимый собственным выдохом, огромный мшисто-зеленый воздушный шар коснулся луны, опускаясь из поднебесья.
Он замер в двухстах метрах от мальчиков, беззвучно паря на ветру.
— Корзина под шаром — в ней кто-то есть!
Но в эту минуту из служебного вагона вышел высокий человек, будто капитан, проверяющий состояние ветра и волн этого озера. Весь в черном, с сумрачным лицом, он проследовал вброд к середине луга, и рубашка его была так же черна, как поднятые к небу руки в перчатках.
Он махнул рукой.
И поезд ожил.
Сперва в одном окне возникла голова, за ней рука, потом высунулась другая голова, точно в кукольном театре. И вот уже два человека в черном волокут по шуршащей траве темный столб для шатра.
Безмолвие заставило Вилла отпрянуть, тогда как Джим подался вперед с лунным блеском в глазах.
Луна-Парк — это ведь грохот, шум, как на лесоповале, где катят, вяжут, перебрасывают бревна, это клубы желтоватой пыли, это яростно работающие люди, звон бутылок с шипучим напитком, звякающие уздечки, это всякие механизмы, и слоны, топающие сквозь завесу пота, и судорожно кланяющиеся зебры — точно живые клетки за прутьями клеток.
Здесь же все было подобно старинному кино, безмолвному театру с черно-белыми призраками, серебристыми ртами, выдыхающими лунный свет, движениями рук в такой безмолвной тишине, что вы слышали, как в пушке на ваших щеках шипит ветер.
Новые тени выскальзывали из вагонов, минуя звериные клетки, где рыскали сгустки тьмы с притушенными глазами, и каллиопа вдруг онемела, если не считать чуть слышные несуразные звуки, выдуваемые ветром из ее труб.
В самом центре участка стоял шпрехшталмейстер. Воздушный шар — этакий огромный плесенно-зеленый сыр — словно прирос к небу. Внезапно все окуталось мраком.
Вилл успел только увидеть, как шар плавно пошел вниз, когда луну закрыли облака.
Он чувствовал в ночи, как торопливо суетятся люди, делая незримые дела. И как воздушный шар, точно громадный толстый паук, перебирает шесты и растяжки, расстилая гобелен под небесами.
Тучи разошлись. Шар заскользил вверх.
Посреди луга стоял скелет — шесты и растяжки для главного шатра, — готовый облачиться в брезентовую шкуру.
Снова белую луну застлали облака. По телу Вилла, накрытого тенью, пробежала дрожь. Он услышал, как Джим пополз вперед, поймал его за ногу, почувствовал, как он весь напрягся.
— Погоди! — сказал Вилл. — Они выносят брезент!
— Нет, — отозвался Джим. — Ничего подобного…
Потому что каким-то образом оба знали, что на самом деле вздернутые на шестах растяжки ловят летящие тучи, вырывают из объятий ветра длинные ленты, которые некие чудовищные тени сшивают вместе, одну за другой, созидая шатер. Под конец до слуха мальчиков донесся журчащий звук огромных развевающихся флагов.
Движение прекратилось. Тьма в гуще мрака притихла.
Вилл лежал с закрытыми глазами, слыша взмахи широких маслянисто-черных крыльев, словно там, на ночном лугу, вдруг ожила, задышала громадная древняя птица.
Ветер унес тучи.
Воздушный шар исчез.
Люди исчезли.
Шатры струились на своих шестах будто черный дождь.
Виллу показалось вдруг, что до города ужасно далеко.
Он инстинктивно оглянулся.
Ничего — только трава и шорохи.
Вилл медленно перевел взгляд обратно на безмолвные, черные, по видимости пустые шатры.
— Не нравится мне это, — сказал он.
Джим не мог оторвать глаз от шатров.
— Ага, — прошептал он. — Ага.
Вилл встал. Джим продолжал лежать.
