Я видел все это как в тумане. Огромный корабль, казалось, вдруг закачался у меня под ногами.
— Вы что, спятили? — спросил я, едва ко мне вернулся дар речи.
— Нет, — отвечал капрал Куку. — Я как раз вам и доказываю, что нет.
И он поднес изувеченную руку к самым моим глазам.
— Не надо, — сказал я опять.
— Ладно, — сказал капрал. — Теперь глядите. — Он пришлепнул почти отрезанный палец на место и придержал его правой рукой. — Все в порядке, — продолжал он. — Пугаться нечего. Я вам просто показываю, ясно? Нет, не уходите, садитесь. Я ведь не шучу. Я мог вам рассказать такое… И все будет чистая правда. Могу показать вам записки доктора Паре и все остальное. Вы видели, что у меня на груди? А здесь на левом боку видели?
— Да.
— Так вот, это в меня попал девятифунтовый снаряд, когда я служил на «Мари Амбре» и воевал против испанской Армады. Он пробил мне грудь, сломанные ребра проткнули сердце, а через две недели я был уже на ногах… А вот тут, справа, под ребрами, — завтра я покажу вам, как оно выглядит, — это я заработал в битве при Фонтенуа, сейчас расскажу, как было дело. Французский снаряд попал в сломанную шпагу, которую выронил убитый офицер, обломок шпаги подскочил и проткнул меня насквозь — легкие, печень и прочее. А вышел он у меня из правой лопатки, провалиться мне, если вру. А вот пониже отметина — эта от осколка в битве при Ватерлоо. Кровь из меня тогда хлестала, как из свиньи, хирург даже не стал тратить на меня время. А через шесть дней я был как огурчик, а у кого только и было, что сломанная нога, — те мерли, как мухи. Все это я могу доказать. И еще: я брал Квебек с Бенедиктом Арнольдом. Нет, вы погодите. А в Балаклаве размозжило мне всю ногу до самого бедра, и хирург еще не успел ко мне подойти, а нога уже была целехонька; он глазам своим не поверил, думал, ему мерещится. Я еще много чего могу вам порассказать, только все это денег стоит, ясно? Вот я вам и предлагаю: я рассказываю, вы пишете, а деньги пополам, и я куплю себе ферму. Что скажете?
— Что же вы не отложили денег за четыреста-то лет? — тупо спросил я, едва ворочая языком.
— Что же я не отложил денег! — насмешливо повторил капрал Куку. — Да оттого, что я — это я, дубина ты этакая! Черт побери, когда-то я мог купить весь Манхэттен, и это стоило бы меньше, чем я спустил в карты одному ловкому датчанину! Отложить денег! Вечно что-нибудь мешало, не одно, так другое. Бросил я пить. Ладно. Если не виски, так женщины. Бросил я женщин. Ладно. Тогда пошли карты или кости. Я всю жизнь собирался отложить денег, только не тот у меня характер! От эликсира доктора Паре я стал крепче камня, это уж точно, ничто меня не берет, каким был, такой уж я есть, таким и буду во веки веков. Ясно? Я просто пехота, темный человек, целые сто лет учился писать свое имя, а за четыреста — еле дослужился до капрала. Как это вам понравится? А сколько сил на это ушло! Упорства! Так вот, я предлагаю: напишите все как есть, а деньги пополам. А когда люди про меня узнают из газеты или журнала, можно будет и эликсир из рук выпустить — ведь никто не решится обжулить человека, которого знает вся страна. Верно?
— Конечно, верно, — сказал я.
— Точно?
— Да, конечно, капрал.
— Ладно, — сказал капрал Куку. — А если вы все еще думаете, что я вас надуваю, взгляните сюда. Вы видели, что я сделал?
— Видел.
— Ну, взгляните теперь.
И он сунул левую руку мне под нос. Она была вся в крови. Манжет гимнастерки тоже весь намок от крови. Медленная густая капля сорвалась и тяжело упала мне на колено. У меня на брюках до сих пор не стерся ее след.
Капрал Куку послюнил и потер место пореза. Показалась чистая белая кожа.
— Видали? Где я тут резал? — спросил капрал.
Я только покачал головой. На месте раны остался лишь бледный шрам. Капрал вытер нож ладонью — на ней осталась жирная кровавая полоса, — сложил его и опустил в карман. Потом обтер руки о штаны и спросил:
— Ну что, обманул я вас?
— Ну… — выдохнул я.
— Да какого черта! — простонал капрал Куку, не в силах более сдерживаться, не в силах более доказывать недоказуемое и объяснять необъяснимое. — Ладно. Вы думаете, это просто фокус. Есть у вас нож?
