Что сказал бы Генри Миллер... - страница 45
Я предупредил Джеси о жуткой сцене, когда мать, старшая из женщин, пытается сорвать, стянуть, содрать с лица маску (под дождем маска сжалась), кровь стекает у нее по шее, дочь бьет по маске зазубренным камнем: один раз, второй, третий. Я упомянул о том, что именно эта маска позже вдохновила Уильяма Фридкина на создание физического портрета дьявола в самом нашумевшем из всех фильмов ужасов и самом страшном из них — «Изгоняющий дьявола». Он был следующим в нашем списке, и он нас добил окончательно.
Впервые я смотрел фильм «Изгоняющий дьявола» в 1973 году, и он так меня напугал, что я вылетел из зрительного зала через полчаса после начала сеанса. Спустя несколько дней я вернулся и снова попытался посмотреть этот фильм. На этот раз я выдержал примерно до середины, но, когда девочка стала медленно крутить головой под звуки рвущихся сухожилий, я почувствовал, как у меня в жилах стынет кровь, и дальше выдержать этого уже не мог. И только в третий раз я смог досмотреть картину до конца, хоть время от времени закрывал руками глаза и затыкал пальцами уши. Почему я все время возвращался к этому фильму? Наверное, потому, что чувствовал в нем «великую» картину. Не в интеллектуальном плане, конечно, поскольку я совсем не уверен, что режиссера вообще волновали какие-либо идеи, а потому, что в каком-то смысле это было художественное достижение — работа потрясающе талантливого режиссера на пике его артистической зрелости.
Я рассказал Джеси и о самом Уильяме Фридкине, непревзойденном мастере фильмов ужасов, который перед «Изгоняющим дьявола» снял напряженнейшую криминальную драму «Французский связной». Участники съемочной группы называли его не иначе как «шизонутый Уилли». Это режиссер старой школы, который с пеной у рта кричит на людей, утром кого-то увольняет, а после обеда снова приглашает на работу. Бывало, он палил из ружей в декорации и включал какие-то сумасшедшие записи: хор южноамериканских древесных лягушек или музыку из «Психо» — причем так громко, что нервы у всех становились натянутыми как струны. В общем, Фридкин отлично знает, как держать людей на взводе.
Ничтоже сумняшеся он взвинтил бюджет картины «Изгоняющий дьявола» — изначально он не должен был превышать четырех миллионов долларов, — до заоблачных пределов, составивших двенадцать миллионов. Как-то раз, когда съемки проходили в Нью-Йорке, Фридкин, как рассказывали, снимал крупным планом жарившиеся на сковороде ломтики бекона, и ему не нравилось, как они деформируются. Он приостановил съемки, пока его люди по всему Нью-Йорку искали бекон без консервантов, который бы при поджаривании оставался плоским. Фридкин работал так медленно, что некоторые члены съемочной группы, отсутствовавшие на съемочной площадке три дня из-за недомогания, по возвращении обнаруживали, что там продолжаются съемки все той же сцены с беконом.
Продюсеры хотели, чтобы роль отца Кэрраса, главного заклинателя, сыграл Марлон Брандо, но Фридкина очень волновало — некоторые считали, что у него от этого чуть крыша не поехала, — что тогда люди будут говорить об «Изгоняющем дьявола» как о «фильме Брандо», а не о его картине. (Злые языки то же самое нашептывали Фрэнсису Копполе о «Крестном отце», который тогда только что вышел на экраны.)
В те годы из уст в уста пересказывалась история о том, что на съемках одной сцены у Фридкина играл священника непрофессиональный актер (но в жизни он был профессиональным священником). И Фридкин никак не мог добиться от актера, чтобы тот делал то, что хотелось режиссеру. Тогда он спросил священника: «Вы мне доверяете?» Священник ответил утвердительно, и тогда Уилли с размаху ударил его по лицу. После этого они тут же пересняли ту самую сцену. Фридкин получил именно то, что хотел. Это та самая сцена, когда отец Дэмиен совершает последние ритуалы у ступеней. Руки священника все еще дрожали.
Талант, как я уже как-то говорил Джеси, на самом деле не прячет себя в каком-нибудь странном и подчас недостойном его месте. Фридкин может быть последним кретином, но никто его не упрекнет в недостатке уникальности видения мира. Каждый раз, когда камера скользит по лестнице, ведущей в детскую комнату, зритель знает, что произойдет что-то новое и ужасное, еще более жуткое, чем прежде.
