К утру у меня возникло такое чувство, будто по всей груди ядом растекается липкая жуть, сердце билось, как птица в силках. Ощущение было такое, будто на шее затягивается удавка. Выносить это дальше становилось невозможно. Надо было что-то делать, куда-то двигаться. Я взял велосипед и поехал в центр. Стоял похоронный летний день — мутило от удушливой влажности спертого воздуха, с души воротило от проходивших мимо людей. В каком-то узком переулке мне навстречу, тоже на велосипеде, ехал курьер. Глаза его прикрывали солнечные очки, через плечо была перекинута большая сумка, на руках были перчатки с обрезанными пальцами. Но меня в нем заинтересовало не это, а то, что он был примерно моего возраста.
— Простите меня, — обратился я к мужчине. — Вы ведь работаете курьером?
— Да.
Я спросил, есть ли у него минута, чтобы ответить мне на пару вопросов. Сколько он зарабатывает? Около 120 долларов в день. В день? Да, если подсуетиться. Я спросил, на кого он работает, как называется его компания. Курьер казался беспечным парнем, его прекрасные зубы белели как снег.
— Как вы думаете, я бы мог получить работу в вашей фирме? — наконец спросил я.
Курьер сдвинул солнечные очки на лоб и глянул мне прямо в лицо ясными голубыми глазами.
— А вы разве не на телевидении работаете?
— Сейчас нет.
— Раньше я смотрел все ваши передачи, — сказал он. — Прекрасно помню ваше интервью с Майклом Муром. Этот парень мне показался просто придурком.
— Так что же вы все-таки думаете? — гнул я свое.
Мужчина отвел взгляд куда-то вбок и проговорил:
— Мы все ограничены возрастом. Вам, должно быть, где-то около пятидесяти?
— Вам ведь тоже примерно столько же.
— Да, но я уже давно так кручусь.
— Не могли бы вы сделать мне одолжение? — не унимался я. — Может быть, вам не составит труда замолвить боссу за меня словечко? Скажите ему, что я не собираюсь валять дурака и проработаю не меньше шести месяцев. Я еще в приличной форме.
Он на секунду задумался.
— Боюсь, что разговор получится пустым.
Я записал на клочке бумаги свой телефон, имя и сунул листок курьеру.
— Буду вам очень признателен.
Прошел день, потом еще несколько, но ни ответа, ни привета я так и не получил. Мне никто не позвонил.
— Ты можешь в это поверить? — воззвал я к Тине. — Меня не берут даже долбаным курьером на велосипеде!
На следующее утро, не закончив проходившего в молчании завтрака, я встал со стула, прошел к себе и одетым лег в постель. Накрыл голову подушкой и попытался снова заснуть. Скоро я ощутил рядом чье-то присутствие — как будто маленькая птичка села на краешек кровати.
— Я могла бы тебе помочь, — проговорила Тина, — но ты должен позволить мне это сделать. Не надо тебе со мной спорить.
Спустя час она дала мне список, в котором значились двадцать имен. Они принадлежали издателям газет, руководителям кабельных телевизионных компаний, специалистам по связям с общественностью, людям, сочиняющим речи для заказчиков, и даже каким-то местным политическим деятелям, о которых я слышал лишь краем уха.
— Позвони этим людям, — сказала Тина, — скажи, что ищешь работу.
— Я уже это делал.
— Нет, не делал. Ты говорил только со своими приятелями.
Я бросил взгляд на первое имя в списке.
— Только не этому козлу. Ему я звонить не буду!
Жена покачала головой.
— Ты же сказал, что не будешь со мной спорить.
Я перестал с ней пререкаться. Дал себе на день передышку, потом сел за кухонный стол и стал им всем названивать. К немалому моему удивлению, Тина оказалась права. Большинство моих собеседников оказались людьми вполне порядочными. На тот момент у них ничего не было, но говорили со мной все по-дружески, все пытались меня как-то поддержать.
Испытав прилив бодрящего оптимизма (говорить с людьми по телефону лучше, чем бездействовать), я сказал Джеси:
— Это моя проблема, а не твоя.
Но он не был ни идиотом, ни подлецом, и я чувствовал, что эта «ситуация» задевает его за живое, парня чуть дрожь не била, когда он просил у меня десять долларов на то, десять долларов на это. А что ему еще оставалось делать? У него ведь гроша за душой не было. Мать помогала ему, чем могла, но она ведь актриса, причем обычная театральная актриса. А Тина, конечно, ни за что не станет трогать свои сбережения (она начала копить деньги, когда ей было шестнадцать лет), чтобы помочь моему сыну, чье пустозвонство и безответственность я так самонадеянно поощрял. Посреди ночи (когда напряженные размышления обычно не доводят до добра) я думал о том, как плохо может все повернуться, если нынешнее мерзкое положение с деньгами не изменится, и о том, что с нами станется, если удача снова обойдет меня стороной.
