— Вы здесь, Игор? — выглянула из палаты Фанни. — Володимер поел, посидите с ним.
Отец стоял у окна, как и полчаса назад. Что привлекло его внимание (и привлекло ли вообще), Игорь не понимал. Он подошел и встал рядом, тронул отца за локоть.
— Папа…
Отец отдернул руку — он и прежде не любил прикосновений. Правда, это не относилось к сыну и жене, но теперь…
— Папа, давай погуляем немного. Ты слышишь меня?
Конечно, слышал, со слухом у отца все было в порядке. Никакой реакции не последовало. Игорь взял отца под руку и внутренне сжался: отец сильно исхудал, раньше Игорь чувствовал отцовскую силу, особенно в детстве, когда любил щупать бицепсы, а потом сравнивать со своими. Сейчас…
— Пойдем, — сказал Игорь, и отец пошел. Наверно, так же его водили днем на процедуры, и он шел, будто ступал по лужам. В холле свернул в сторону лифтов — помнил, значит, дорогу на второй этаж, к процедурным кабинетам, — но там им сейчас делать было нечего. В креслах сидело несколько посетителей и стариков, к которым они пришли. Тихо беседовали. Старушка лет под девяносто что-то рассказывала, размахивая руками, сидевшим перед ней на корточках парню и девушке, те улыбались, и девушка хлопала в ладоши, демонстрируя одобрение. Свободных мест не оказалось, Игорю и не нужно было ничье общество, напрасно он привел отца сюда, отец никогда не любил компаний, а сейчас, скорее всего… Так и есть, попятился и едва не упал, Игорь его поддержал, но в палату возвращаться не хотелось, раз уж удалось вытащить отца за пределы его привычного в последние месяцы ограниченного пространства. Игорь только сейчас понял, что ведет отца в северное крыло, к Тами, которую он сегодня не видел и не мог уйти, не повидавшись.
В коридоре отец остановился и схватил Игоря за запястье — не сильно, но, как показалось Игорю, жалобно: так сам он в детстве цеплялся за руку мамы, когда боялся войти в темную комнату.
Надо было вернуться — здесь была чуждая отцу территория, он никогда не бывал в этом крыле. Но по пути обратно пришлось бы опять пройти через шумный холл, и, пока Игорь выбирал, отец стал медленно опускаться, подгибая колени. Игорь подхватил его, но отца не держали ноги. «Не нужно было выводить его на прогулку», подумал Игорь. Почему ему сегодня захотелось сделать то, чего он не делал прежде?
Он все же дотащил отца до северного холла (сюда было ближе), усадил в кресло и только после этого огляделся. Тами, как обычно, устроилась у окна. Как обычно, «смотрела» на закат и, как обычно, спицы быстро двигались в ее руках, а новый фрактал был похож на плоскую змею, раскрашенную всеми цветами, кроме черного.
— Добрый вечер, Тами, — сказал Игорь и не был удостоен ответом.
— Тами, — добавил он. — Это мой отец.
Игорь разрывался между желанием подойти, рассмотреть вязанье, попытаться поймать невидящий, но умный взгляд женщины, и необходимостью поддерживать отца за плечи, чтобы тот не повалился вперед.
Тами отложила вязанье, положила на полочку спицы, сложила руки на коленях — такой он увидел ее в первый день, такой навсегда запомнил — и сказала:
— За окном были цапли. Всего лишь цапли.
Цапли. Почему цапли?
Солнце опустилось, и небо выглядело багровым: то ли отсветом пламени, то ли скатертью на не очень чистом столе — мелкие облачка были похожи на горки серой пыли, скопившейся там и сям из-за того, что нерадивая хозяйка ленилась проводить по скатерти влажной тряпкой.
Разглядывая закат и вслушиваясь в наступившую тишину — ему хотелось, чтобы Тами сказала еще что-нибудь, пусть такое же бессмысленное, — Игорь не обратил сначала внимания на то, что плечи отца под его руками стали тверже, отец выпрямился в кресле, поникшая голова поднялась, изо рта вырвался неопределенный звук, будто отец хотел произнести несколько слов одновременно, может — целую фразу, и слова смешались, звуки перепутались, и разобрать сказанное не было никакой возможности. Но Игорь был почему-то уверен, что отец произнес нечто вполне определенное.
Отец сидел, высоко подняв подбородок и сжав в кулаки ладони, лежавшие на подлокотниках. И взгляд — знакомый с детства острый упрямый, настойчивый взгляд. Так отец смотрел на Игоря, когда тот не успевал сделать домашнее задание или отлынивал от мытья посуды, единственной возложенной на него домашней обязанности.
