— Какое? — раздраженно спросил мистер Питерc, у которого уже пошаливали и желудок и характер. Самое слово «хобби» не понравилось ему. Он занимался делом, а не всякой чушью — но врач заметил, что именно поэтому сейчас приходится выписывать чек на сто долларов. Это подействовало. Мистер Питерc совсем не любил выписывать чеки.
— Любое, — продолжал врач. — Чем вы интересуетесь?
Мистер Питерc подумал, но ничего не вспомнил. Даже еда почти перестала его интересовать.
— Вот я, например, — сообщил все тот же врач, — собираю скарабеев. Почему бы и вам этим не заняться?
— Потому, — отвечал мистер Питерc, — что я ничего о них не знаю. Кто они такие?
— Слово «скарабей», — с удовольствием начал врач, — происходит от латинского «scarabeus», то есть жук.
— Жуков я собирать не буду, — сказал мистер Питерc. — Еще чего! Жуков!
Врач подумал, не лучше ли обратить пациента к почтовым маркам, но все же пояснил:
— Скарабей — египетский символ в виде жука. Использовались они как печати, обычно — вправленные в кольца. Есть и простые украшения, скажем — из них низали ожерелья. На многих скарабеях мы видим надписи, к примеру: «Мемфис велик вовеки».
Мистер Питерc мгновенно перешел от брезгливости к приветливому любопытству.
— У вас такой есть?
— Простите?
— Этот, с Мемфисом. Я там родился.
— Вероятно, речь идет о другом Мемфисе.
— Ну, прямо! Другого нет. Мемфис — в Теннесси.
Врач был врачом, а не пациентом именно потому, что избегал споров.
— Посмотрим мою коллекцию, — предложил он, — тут, рядом.
Так мистер Питерc помешался на скарабеях.
— За сколько времени, — спросил он, — можно вот это собрать?
Врач своей коллекцией гордился.
— За сколько? — переспросил он. — Такую коллекцию? За много лет, мистер Питерc.
— Ну, прямо! — вскричал пациент. — Соберу за полгода. Спорим на сто долларов.
С этой секунды мистер Питерc вложил в скарабеев ту неудержимую энергию, которая принесла ему и миллионы, и гастрит. Он вынюхивал их, как собака — добычу. Он вытягивал их из всех уголков света и к должному сроку обладал огромной коллекцией.
На этом кончилась первая фаза его отношений со скарабеями. Он вызвал эксперта и попросил выполоть плевелы. Эксперт не сплоховал. Когда он закончил работу, жуков осталось не более дюжины.
— Остальное, — пояснил он, — практически мусор. Рекомендую выбросить. А эти хорошие.
— В каком смысле? — спросил мистер Питерc. — Почему одни годятся, другие — нет? По-моему, они все одинаковые.
Эксперт часа два говорил о Новом царстве, Среднем царстве, Осирисе, Амоне, Нут и Бает, Хеопсе, династиях и гиксосах, царевне Гилухипе, царице Тиц, озере Зарухи и Книге мертвых. Говорил он со вкусом. Ему все это нравилось.
Выслушав его, мистер Питерc сказал: «Спасибо», пошел в ванную и вытер одеколоном виски. Так он стал истинным коллекционером. Важно ли, в конце концов, что ты собираешь? Раньше он собирал доллары, теперь — скарабеев, как собирал бы бабочек, старый фарфор или что еще, если бы они ему выпали. Годы шли, он любил жуков той любовью, которая сильнее влюбленности; любовью, ведомой только маньякам-собирателям. Отойдя от дел, он предался ей всем сердцем, лелея каждого жука, как лелеет золото скупец. Коллекционирование подобно пьянству. Оно начинается с развлечения и кончается неволей.
И вот, он любовался своими сокровищами, когда горничная доложила, что пришел лорд Эмсворт. Они хорошо относились друг к другу. Американская прыть зачаровывала кроткого графа. Он был рад, что не обладает этим свойством, но как зрелище его одобрял; так человек не хочет стать пурпурной коровой, но с удовольствием на нее посмотрит. Что же до миллионера, он не видел таких людей за всю свою долгую жизнь. Однако была у них и общая черта — они собирали коллекцию.
Конечно, различались они и в этом. Мистер Питерc, как мы говорили, собирал яростно и упорно, лорд Эмсворт — благодушно и рассеянно. Музей в Бландингском замке был похож на лавку старьевщика-любителя. Рядом с Гуттенберговской Библией лежала пуля из-под Ватерлоо, изготовленная для туристов одной бирмингемской фирмой.
— Мой дорогой, — сказал граф, радостно входя в комнату, — надеюсь, я не опоздал? Зашел поесть в клуб.
