До офиса ехать — минут двадцать, иногда полчаса, — вполне достаточно, чтобы еще и еще раз прокрутить все в памяти и восхититься собственною крутизной... На работе-то не с кем поделиться, там от триумфатора ждут чека в клюве и трепа ненапряжного, ибо — все не на курорте. Дома — да, там бы можно было пожать овации и за куда более скромные свершения, но... Только начни рассказывать о работе — не успеешь оглянуться, как привыкнешь выбалтывать секретное, да и редки светлые случАи, все больше гниль, да грязь... Зачем ее в дом нести? Дом — он для радости.
Когда меня осенила идея, камердинер Вальтер даже на стену оглянулся, потому что я в нее смотрел с широко распахнутыми глазами. Может, она того и не стоила, но мне — понравилась. Идея, разумеется, стена — она и есть стена, я перед любой способен медитировать. А смысл идеи как раз и заключался в том, чтобы переложить большую часть «табакерочной» проблемы на Вальтера. Зачем, казалось бы? Не козырнее было бы приезжать раз в месяц, раз в два месяца, и в очередной раз гарантированно разыскивать пропажу в предсказанном месте? И пожинать гонорары, «Сове» и себе? Э-э, нет... не козырнее и не кошернее... Такие золотые яйца из под сомнительных куриц — не по мне. Слишком много, как я объяснял тому же Вальтеру, факторов непопределенности, которые суть — почти всегда опасность в нашей профессии и всегда риск. Тот же Пигги, хотя он и мистик, и маразматик, но на пятый раз — вполне способен заподозрить сговор, прислуги и нашего агентства «Сова» в моем лице, преступный сговор с целью имитировать пропажу имущества и выдавить оплату за якобы найденное и возвращенное. К чудесам люди привыкают стремительно, повтор еще похвалят, а уже на третий-четвертый раз начнут зевать и нос воротить. И подозревать подвох да подставу. Мы, конечно, предоставим доказательства и свидетельства обратному, однако, судебные тяжбы с ненормальными дееспособными мультимиллионерами — штука дорогостоящая и, случается, что крайне долгосрочная, на десятилетия. В то же время, на работе вполне способны, с одной стороны, привыкнуть к халявным чекам от одного из клиентов, а с другой — обвинить в стремлении к халяве того же меня. Из зависти, или по глупости... И что самое-самое важное во всем в этом: я боюсь привыкнуть к запаху дерьма в моем деле. Пусть лучше извне будет вонять, нежели меня пропитает до полного слияния. Свои деньги я заработаю, не век же мне в детективах по выгребным ямам шнырять.
Фук! — и кончилось мое хорошее настроение. Только я успел проехать мимо церкви святого Влада да спохватиться, что Шонна просила свечей купить, как я увидел... Э-э-х-х... Лучше бы я на дорогу смотрел... Батя мой мелькнул. Точно батя, глаз у меня наметанный: только что почти весь был виден над поребриком — как черт его сдернул вниз, в подземный переход... Господи помилуй, вот по чью душу свечки ставить надобно... Сердце у меня как у быка, а вот — скрипнуло... Алкаш он у меня и бомж. Мать его бросила в свое время, и правильно сделала, я считаю; деньги, жилье и работу он пропил, на увещевательные беседы не реагировал... Мы иногда пересекаемся с ним, на кладбище, там, или случайно... Н-не могу на эти темы спокойно разговаривать. Стоит, такой, обтрепыш пьяный, какая-то дрянь в руках, комок невесть из чего... Ну мог я его не заметить? Мог. Тем более, что он-то меня не видел... Но совесть... жалость... бессилие... Может, его за хобот и в «дурку», на принудительное излечение? Надо будет узнать, сколько это может стоить... Шонна мою матушку так-сяк, а уж папашу с первого взгляда невзлюбила, когда мы с нею только познакомились, и он еще на человека был похож... А тут уж придется бой выдержать — куда там «вольво»... Да насильно не вылечишь. Надо набрать в грудь дзена, да погуще, и забыть. Сегодня день мелкого служебного триумфа и легкого полузакоса от дальнейшей работы. Забыть, забыть, забыть, и думать о хорошем, о позитивном, если получится — порисовать что-нибудь тайком...
Как бы не так.
Только успел я добраться до рабочего стола, да сесть за «пишмаш», за электронную пишущую машинку, с целью настрочить рапорт о содеянном (с купюрами, естественно, без упоминания рационализаторских идей. На машинке — это еще пустяки, халява, а вот бесконечные письменные отчеты «от руки» — это настоящее наказание Господне), как переключают на меня звонок... Папа позвонил. Здравствуй, папа, называется. Батю в лягавку замели, и что-то там такое противное, иначе бы не стал он беспокоить меня по столь обыденному поводу. «Ни за что, честно-пречестно...» А голос дрожит так, что... У меня даже и задней мыслишки не ворохнулось — оставить его наедине с судьбой и не ехать никуда. Нет, ворохнулась, себе-то врать не надо, мощное было искушение — послать его раз и навсегда по гнусному адресу.
