Впрочем, несмотря на эти невеселые мысли, кружившиеся у нее в голове, она на всякий случай молча кивнула.
— Вот и хорошо, — похвалила женщина. Выдержав очередную паузу, она продолжила говорить: — Номер Четыре, у меня к тебе просьба.
«Что? Просьба? Она просит меня об одолжении? Нет, этого не может быть. Здесь что-то не так», — подумала Дженнифер. Ее нервы были напряжены до предела. Она прекрасно понимала, что ничего хорошего от мучительницы ждать не приходится. Она чувствовала, что ее опять подманивают, чтобы затем обмануть и ударить еще больнее. Вот только что еще с ней можно было сделать — Дженнифер и представить себе не могла.
— Ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу? — спросила женщина.
Дженнифер вновь кивнула и сказала:
— Да, я сделаю все, о чем вы меня попросите.
Она прекрасно понимала, что другого выбора у нее нет.
— Все, что угодно?
— Да.
Женщина вновь замолчала. Дженнифер покорно ждала очередного удара или новой вспышки боли, доставленной каким-то иным способом. «Вот сейчас, сейчас, — думала девушка. — Она ударит меня. Или нет, наверное, мужчина опять меня изнасилует».
— Номер Четыре, отдай мне своего медвежонка.
Дженнифер даже не поняла, что ей сказали.
— Что? — переспросила она.
— Я хочу, чтобы ты отдала мне своего медвежонка. Номер Четыре, ты меня слышала? Быстро отдай мне игрушку.
Этого Дженнифер не ожидала. Поняв, чего от нее хотят, она чуть не закричала. Ей хотелось убежать, куда-нибудь спрятаться и затаиться. Для нее этот приказ был сродни требованию отдать свое сердце или право дышать. Мистер Бурая Шерстка оставался единственным напоминанием о том, что ее когда-то звали Дженнифер, о том, что она когда-то жила другой, нормальной жизнью. Дженнифер чувствовала, как синтетический мех игрушки плотнее прижался к ее коже. Ощущение было такое, словно медвежонок понял, что происходит, и изо всех сил вцепился мягкими лапками в свою хозяйку. «Отдать ей Мистера Бурую Шерстку». Дженнифер не могла произнести ни слова. Она лишь хватала ртом воздух и вдруг резко откинулась на спинку стула, как будто какая-то невидимая рука нанесла ей сильный удар в грудь.
— Я не могу, не могу, — наконец прохрипела Дженнифер.
— Номер Четыре, отдай медвежонка. Пусть у меня останется что-нибудь на память о тебе.
Слезы ручьями полились из глаз Дженнифер. У нее закружилась голова, ей даже показалось, что ее вот-вот вырвет. Медвежонок держался за нее как живой — как младенец за мать. Дженнифер была готова умереть прямо сейчас, лишь бы не расставаться с любимой игрушкой.
— Номер Четыре, я жду. Больше я повторять не собираюсь.
Дженнифер понимала, что выбора нет. Она медленно отодвинула плюшевого медвежонка от груди и вытянула перед собой руку, в которой сжимала игрушку. Она дрожала всем телом и даже не пыталась сдержать слезы. Рука женщины скользнула по ее ладони и резким рывком выхватила медвежонка из ее ослабевших пальцев. Дженнифер поняла, что осталась совсем одна. Никогда раньше ее одиночество не было столь полным и безнадежным. Мысленно она повторяла одни и те же слова: «Прости, медвежонок. Прости меня и прощай. Прощай навсегда». В полузабытьи она даже не сразу услышала голос женщины, вновь раздавшийся совсем рядом:
— Спасибо, Номер Четыре. Ну а теперь… мы полагаем, твое время подошло к концу. Пора это заканчивать. Согласна?
От этого вопроса у Дженнифер перехватило дыхание. Она почувствовала себя еще более беззащитной, чем раньше.
— Номер Четыре, я спрашиваю, ты согласна? — повторила женщина.
«Прости меня, медвежонок. Я тебя не спасла. Мистер Бурая Шерстка. Это я во всем виновата. Прости меня. Я так хотела, чтобы ты был со мной. Я думала, что сумею спасти тебя…»
— Что скажешь, Номер Четыре? Пора ли заканчивать?
Судя по интонации женщины, на этот вопрос тоже требовалось дать какой-то ответ. Дженнифер не знала, что сказать ей. «Скажи „да“ и умри, — подумала она. — Скажи „нет“ и умри».
— Номер Четыре, хочешь снова оказаться дома?
Дженнифер сама не понимала, как у нее еще хватает сил на то, чтобы дышать. Воздух, который с трудом попадал ей в легкие, был и горячим, обжигающе-сухим, и одновременно ледяным и влажным, как порыв снежного бурана. Этот воздух и сжигал ее изнутри, и холодил ей сердце.
