– Позволь спросить твою, прекрасное дитя, как выглядит твой лес? – начал вожак светскую беседу с божественной гостьей.
Кикимора описала ему лес. Затем она поведала ему, по каким местам путешествовала, рассказала о больших человеческих городах, о глубоких каньонах и холодном нагорье. Предводитель чинабов восхищенно выслушал ее и поблагодарил, что она преодолела такие трудности, чтобы навестить его племя.
В дверь просунулась остроухая голова и сообщила, что праздник подготовлен.
– Чем кормить твоего большого? – осведомился вожак у кикиморы.
Эрвин вспомнил, что на языке низкорослых чинабов все нечинабские расы называются “большими”.
– Его сама скажет, – ответила Дика.
Дикарь счел совершенно естественным, что божественное дитя лесов владеет говорящим большим. Он предложил кикиморе место на голове идола, пока ее большого покормят. Дика уселась туда, и праздник начался.
Чинабы не знали огня. Они понятия не имели о железе. И огонь, и железо были бесполезны в такой сырости. Заготовки впрок тоже были незнакомы чинабам, так как здесь было невозможно просушить что-либо для длительного хранения. Незамерзающие болота всегда снабжали своих обитателей едой – только нагнись и собирай. Ремесла этих дикарей сводились к строительству хижин и сооружению долбленых лодок, плетению тростниковой одежды, рыбьих верш, циновок, мешков и корзин. Их орудия труда были деревянными или костяными, так же, как и их оружие. Каменный наконечник был здесь ценностью, потому что за камнями нужно было отправляться к нагорью. Трезубец вожака имел целых три каменных наконечника и считался могучим оружием.
На пир была принесена вся еда, собранная накануне и оставшаяся у дикарей в хижинах. Эрвин отказался от пиявок и ободранных от шкурки лягушек, зато обнаружил в куче травяной снеди клубеньки, которые оказались съедобными и даже вкусными. Дика, напротив, воздала должное лягушкам и сырой рыбе. Когда все было съедено, под корягой расселись музыканты с тростниковыми дудками, а с ними барабанщик, оказавшийся также местным бардом. Он забил в барабан и затянул длиннейшую песню без рифмы и стихотворного размера – просто повествование нараспев, в котором превозносилась красота, храбрость и волшебная сила кикиморы, подчинившей и научившей говорить большого, на котором она явилась в племя.
– Твоя сочинила хорошую песню, – похвалила его Дика, когда он закончил.
Ее похвала была наивысшей наградой для польщенного певца. Затем начались танцы под музыку, закончившиеся только к утру. Эрвин не видел их окончания – он давно уснул, прислонившись спиной к стволу дерева.
***
Когда он проснулся, солнце стояло высоко. Вокруг не было ни души – чинабы в это время суток спали. Дика обнаружилась у него за пазухой. Видимо, она залезла туда утром, когда дикари разошлись по хижинам.
Ему пришло в голову, что дикари наверняка выполнят любую просьбу Дики, в том числе и проводить ее на южную сторону болот. Но кикимора сейчас спала, было некстати говорить с ней об этом. Чтобы скоротать время, Эрвин пошел прогуляться по селению.
На окраине он увидел чинаба с копьем, расхаживающего туда и сюда вдоль крайних хаток. Это явно был охранник. Дикарь вздрогнул и оглянулся на звук, но, увидев человека божественной кикиморы, успокоился.
– От чего твоя охраняет поселок? – спросил Эрвин на чинаби.
– Моя смотрит шышлопов, – ответил стражник. – Много шышлопов вокруг. Шышлоп днем не спит, ест чинаба.
– Часто сюда приходят шышлопы? – поинтересовался Эрвин.
– Раньше нечасто, теперь часто. Моя кричи, все вставай, бей шышлопа. Шышлоп убегай. Один раз вождь сильно бей шышлопа, шышлоп умирай. Вождь сильный, копье сильный! Шышлоп вкусный.
– Твоя один здесь охраняет?
– Здесь один. Там один. – Дикарь ткнул пальцем в сторону. – Там один. – Он ткнул в другую сторону. – Вокруг домов – один, один и один.
Эрвин понял, что охранники были расставлены поодиночке вокруг всего селения. Но ему было нечего бояться живоглотов, и он пошел к болоту, чтобы поискать что-нибудь съедобное. Он походил по окрестностям, но не нашел ничего съестного – все здесь было выбрано чинабскими детенышами. В глубь болота он не пошел.
