— Неужели ничем не увлекался, у него не было хобби? Ведь многое мог позволить?
— Материально — да, разумеется. Но ведь любое увлечение требует также затрат времени и внимания. Времени же ему вечно недоставало, тратить внимание на пустяки было элементарно жалко.
— Зачем же ему понадобилось столько дач? Разве для тех редких дней отдыха, которые Петр Олегович себе позволял, мало было одной?
— Дач у Петра было три — городская молва почему–то склонна их количество по меньшей мере удваивать. Одна дача предназначалась для отдыха Петра и Ольги, вторая — для выросшего в их семье племянника Славы, третья — на которой произошло убийство — для деловых встреч, размещения иногородних партнеров. Ну, и тому подобное. Петр не любил смешивать деловую жизнь с семейной, стремился создать комфортные условия жизни для племянника. Ведь одно время Слава подумывал о том, чтобы остаться в Америке, а Петру эта затея не понравилась, вот и построил племяннику дачу. Чтобы Славу домой тянуло, привязка какая–то появилась.
— Что Слава делает в Америке?.. Кто его родители?
— Слава — сын Петиной сестры Тани. Родила без мужа, рано умерла… Петр и Ольга забрали мальчишку, вырастили. Отправили в Штаты — на учебу в Высшую школу бизнеса. Слава познакомился там с девушкой, влюбился и сделал предложение. Однако Джулия не горит желанием переезжать в Россию.
— Слава будет на похоронах?
— Конечно, я вчера ему сразу позвонил в Штаты на мобильный. Слава помчался в аэропорт. Уже, наверно, приземлился в Шереметьево. Ждем к вечеру.
— Вы часто виделись с Петром Олеговичем, общались с сестрой, со Славой?
— Хотелось чаще, чем получалось, — вздохнул Александр Генрихович. — Я ведь в Москве живу, в Киселевграде бывал только наездами.
«Следовательно, — подумал Прищепкин, — его показания большой ценности не имеют. Вряд ли он знает всю подноготную отношений между покойным и своей сестрой. Вряд ли также, чтобы был накоротке с Петром Олеговичем — слишком близким родственником жены являлся. Ну ведь не любят богатеи родственников своих женщин, факт. Матерей еще как–то терпят, куда деваться, но уж сестер, братьев — извините. Самые ценные показания в таких случаях обычно дают домработницы, сторожа, гувернантки и водилы… Короче, обслуга».
— Александр Генрихович, могу ли я поговорить с кем–нибудь из обслуживающего персонала?
— Только не сегодня, — вежливо, но одним махом отрезал тот. — Все предельно заняты подготовкой к похоронам. Сами должны понимать.
— Понимаю, — вздохнул Прищепкин, — но следствие все равно должно идти своим чередом. Если преступление не раскрывается по горячим следам, то грозит зависнуть.
— Вот и раскрывайте. Только чем может быть интересна бытовая жизнь владельца водочного завода? Что она по сравнению с его криминогенным делом, а?.. Манная кашка рядом с шашлыком.
— Понимаете, Александр Генрихович, на первоначальном этапе мы обязаны рассматривать абсолютно все версии, какие только можно придумать. А уж потом концентрируемся на каких–то определенных. Кроме того, мы должны представлять, если можно так выразиться, фон события. А для этого нужно изучить характер жертвы, составить представление об окружавших его людях.
— Конечно, конечно, понимаю, — вновь вернул себе невозмутимость великолепный Александр Генрихович. — Извините.
— И я вас прекрасно понимаю, — не остался в долгу Прищепкин. — Такое горе… Наверно, бессонная ночь… Скажите, я могу осмотреть комнату покойного, его бумаги, переписку, документы?.. Наконец, полистать семейные альбомы, личные книги?
— Рад бы помочь следствию, но без разрешения Ольги… — развел руками Александр Генрихович.
— Понятно, — вздохнул Прищепкин. — Я уже и спрашивад–то по инерции. Потому что должен был спросить. — Выразил соболезнование, с которого следовало начинать, — ну медведь, увалень, что попишешь, — и попрощался.
Когда Прищепкин подходил к гостинице, его нагнала женщина. В трауре. Миловидная, хотя и с припухшим от слез лицом.
— Мне нужно с вами встретиться. Как–нибудь без свидетелей, без записей, протокола… После похорон, раньше не получится.
— Вы домработница Мироновых?
