— Сама в шоке, — огрызается Инес. Ей проще, экипировка рядовых канмусу так и остается на ложементе. Вокруг решетчатого крыла уже суетятся дежурные оружейники. Седьмая делает несколько шагов к двери отсека — и мягко, тряпочкой, оседает на мелко дрожащий пол. Мгновение спустя перестает действовать даже первый тюбик — весь тридцатый отряд сопит в две дырочки прямо на металле высадочной камеры. И Тенрю, размазывая слезы, таскает спящих к диванчикам в комнате отдыха. Позвать дежурную смену? Но те, наверняка, заняты приемом раненых…
* * *
— Раненых стало в два раза больше. Безвозвратные потери — четырнадцать. Без вести — трое. Правда, арьергард еще не докладывался, вдруг все-таки подобрали.
— Я боялся худшего. Эти новички еще ничего.
— Как посоветуете идти дальше?
— На рогах.
— Пожалуй, по-другому и не выйдет… Феникс — капитану конвоя.
— Есть Феникс.
— Больше никого на воду не спускать.
— Есть никого на воду.
— По конвою! Канмусу выбыли, дальше пойдем на стволах. Главного калибра оставить по десятку на башню. Торпеды, ракеты и универсальный, противоминный — расходовать без ограничений. Ход полный, принять изменение генерального курса, приготовиться к маневру. Напоминаю: минимально допустимый интервал!
Отрываясь, конвой увеличивает скорость до предельной. Гонка сквозь ночь, гонка к рассвету — к настоящему зареву, сквозь лиловое пламя осыпателей, сквозь шары трассеров, на крыльях воды и взвеси выше носовых башен. Зайтись бы сердцу — да после суматошной резни всем кажется, что время застыло, и ничего не происходит, и даже клонит в сон. Лишь багровые полотенца залпов, лишь уханье главного калибра. Огненные стены заградительного; да в оттаявших, наконец, гидрофонах утробные вздохи ныряющих зарядов…
Тридцатое подразделение сопит на диванчиках отсека ожидания. Тенрю в полудреме слушает общий канал конвоя. И уже под самое утро, разобрав знакомые позывные Резервной Эскадры, Тенрю понимает: дело сделано. Выкуси, Ото-химе: конвой прорвался в Гонолулу!
* * *
В Гонолулу все первым же делом бросились на узел связи. Восьмая не бросилась: как бы ни был велик узел, триста человек сразу он вряд ли примет. Будут очереди, придется ждать, подскакивая от нетерпения. Да и говорить придется под нетерпеливыми взглядами: ну скоро ты там? Мы тоже ждем!
Так что Восьмая не спеша вымылась в освободившемся душе тридцатого кубрика. С чувством, с толком, с расстановкой позавтракала всем, что предлагал камбуз «Феникса». После боя аппетит взлетел до невиданных высот. Правда, заслуженных поросят обещали к ужину — когда подразделения соберутся за торжественным столом. Но канмусу и так не морили голодом; а уж бывших в бою вовсе угощали без нормы. Благо, за талию опасаться нечего: ведь просто бежать вдоль борта школоносца — и то приходится со скоростью конвоя. Сама не зная, зачем, Восьмая расставила приборы как делалось дома — неимоверно давно и необъяснимо далеко, в другой Вселенной… И поняла, что напоминала себе об этом зря. Стерла слезы (как будто никто не заметил?) — и после завтрака спустилась поплавать. Так-то в бассейн фиг прорвешься!
После купания Восьмая медленно, — медленно, какой же это восторг! Не надо держаться на хвосте у бешеной гадюки Тенрю! — плавно пошла сперва по стальным коридорам «Летучего Феникса», потом по гладкой тиковой доске верхней палубы. Малолюдность школьных отсеков завораживала и даже немножко пугала. Да, экипаж суетился все так же. Но вот синих форменок Владивостока и белых Токио на пути не попалось ни одной.
Сине-белое облако форменок и нетерпеливого визга клубилось у лимонно-розовых стен радиоузла. Соратницы разве что на стены не лезли — да и то, потому что флагманы рядом и не помилуют.
Восьмая посмотрела на далекую суету с трапа. Прикинула, что еще часа два у нее есть. Спустилась — наслаждаясь едва заметным прогибом каждой пружинящей ступеньки. Спросила у вахтенного матроса:
— Где тут кафе? Или просто можно посидеть? Никуда не спеша…
Матрос указал в совершенно противоположную сторону:
— Вон под горкой базар. А там столики, видите?
— А… Люди?
Матрос понимающе кивнул:
