Бишася день, бишася другъ (4 – 1 2 1).
Третьяго дни къ полуднию
падоша стязи Игоревы (4 4 2 4 2).
Надо ли объяснять, что сочетание день с другъ чётче, нежели с вялым другый?
Однако главное – не родственные связи Изяслава, а то, каким воином он был. Ищем равенства.
Единъ Изяславъ, сынъ Васильковъ,
позвони своими острыми мечи (3 5 2 10 –),
о шеломы литовския
притрепа славу
деду своему Всеславу,
а самъ подъ черлеными щиты
на кроваве траве
притрепанъ литовскими мечи (10 7 1111 4).
Изяслав разбил, растрепал дедовскую славу о литовские шлемы! Сухое сообщение сменилось поэтическим образом.
А обо что же князь звенел мечами?
В старину существовал обычай: прежде чем вступить в битву, противостоящие войска гремели оружием и кричали – сначала одно, затем другое. Чем больше шума, тем многочисленнее рать. Случалось, враг обращался в бегство, не приняв боя. Дружина Изяслава позвенела мечами о собственные щиты – то есть не побоялась бросить вызов литовцам.
Кстати, был и такой способ голосования – чьи сторонники громче крикнут. Отсюда само слово голосование.
От Изяслава нить потянулась к другим богатырям:
Тии бо бесъ щитовъ,
съ засапожникы,
кликомь пълкы побеждають,
звоня въ прадедню славу (6 6 3 6 3).
Обычное объяснение: в рукопашной схватке, когда щиты мешали, воины бросали их, выхватывали ножи из-за голенища и бились, окружённые ореолом славы предков. Однако странным остаётся выражение звоня въ славу. И почему кликомь побеждають?
Вот иное толкование: дружина так могуча, что выходит на бой без оружия; единственное, что за него можно счесть, это ножи, их постоянно носили в сапоге. Воины по обычаю кричат, а звонить им не во что, ведь сказано – бесъ щитовъ. Зато слава их самих и прадедов так громка, что враг не решается вступить в бой и бежит.
Эти герои даже не названы по именам, как Изяслав. Но не были неизвестные солдаты плохими воинами.
«А мои ти куряни...»
Есть в «Слове» отрывок, который никак не укладывается в равногласие, тем не менее говорит о блистательной стихотворной технике автора. Это восхваление курских воинов, произносимое их предводителем князем Всеволодом:
А мои ти куряни сведоми къмети (опытные воины):
подь трубами повити (рождены),
подъ шеломы възлелеяны,
конець (с конца) копья въскърмлени,
пути имъ ведоми,
яругы (овраги) имъ знаеми,
луци (луки) у нихъ напряжени,
тули (колчаны) отворени,
сабли изъострени,
сами скачють, акы серыи вълци въ поле,
ищучи себе чти (чести),
а князю славе.
Разделить ли текст так, как здесь, или ещё мельче, или объединить его отрезки по-другому, или сосчитать все вместе – никаких убедительных равенств не получится. Разве что в конце, в деепричастном обороте, будь в нём ещё одно у-ю, вышло бы четырежды три – но очень уж странно отделился бы хвостик от всей фразы. К тому же в нём погрешение против грамматики: надо не славе, а славы (под Псковом и Новгородом в просторечии звучит: у сестре, для козе).
Отрывок прочно стоял в числе безнадёжных. Между тем отыскивались другие произведения, где выполняется равногласие. Одно из таких – «Слово о погибели Русской земли», литературный памятник первой половины XIII века, то есть почти того же времени, что и «Слово о полку Игореве». Сохранилось лишь начало «Слова о погибели», одна книжная страница. И всё-таки очевидно сходство двух произведений: оба лиричны, оба охватывают всю Русскую землю; автор поэмы об Игоре ратовал за единство Руси, князья не вняли его призыву, и «Слово о погибели» рассказывало о последствиях, к каким это привело, о татаро-монгольском нашествии. Есть даже фраза, будто попавшая с изменениями из одного памятника в другой.
Однако равенства в первых же строках второго «Слова» обрываются. Дальше идёт перечисление, какими красотами богата Русь: горами крутыми, холми высокими, дубравоми частыми, польми дивными... Это место навело на мысль: раз перечисление, то естествен был бы союз и, а его нет (почти нет). Да он и надоедливо звучал бы, употреблённый подряд раз пятнадцать. Зато… все слова кончаются на и! То есть союз между ними как бы всё-таки присутствует.
