Кто бы мог подумать, что, приобщившись со мной к парилке, Володя набредет на столь горькую и глубокую тему, просто попарившись однажды в рубленой сибирской баньке (уверен, что многие делали то же самое, но ничего подобного не написали). Загадка, которая, как и вообще тайна любого творчества или таинственная отметина божьей искрой, видимо, никогда не будет объяснена.
Тогда невозможно было предположить, да и в голову такое прийти не могло, что наша последняя с ним в жизни встреча (последняя задушевная, откровенная, несуетная, потому что будут еще и позже, но другие, не такие запоминающиеся) произойдет… в сауне. Это будет 1 мая 1977 года в Красной Пахре, в доме отдыха «Известий», куда и он, и я совершенно случайно, каждый порознь, приедем на праздники, дико обрадуемся, что встретились, пойдем в сауну и просидим там, наверное, часов пять в компании очень симпатичных людей, но словно забудем о них и будем друг с другом говорить, говорить, говорить, а сидящие рядом с нами, видимо, поймут, что мы истосковались по «нашему трепу» (лучшего собеседника у меня никогда не было и не будет — в Магадане, куда он внезапно прилетел, мы с ним проговорили, кажется, все трое суток, что он там был), не будут нам мешать и даже наоборот — своим «отсутствием присутствия» создадут вполне удобную атмосферу для «задушевки».
Поступив в школу-студию МХАТ, Володя начнет «делать себя» и, если можно так сказать, в физическом плане. Он начнет «качаться», и очень скоро руки, плечи, да и вся фигура его приобретут тот спортивный абрис, которым он запомнится всем видевшим его, особенно на пляже. Кстати, единственный вид спорта, в котором он себя чувствовал как рыба в воде, — простите за каламбур — это плавание. Плавал он хорошо и даже «демонстрировал» баттерфляй, правда, на не очень длинные дистанции.
Помню, летом 57-го мы впервые вдвоем поехали на Черное море. Притом поехали как раз в то время (большие оригиналы!), когда в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи. Нас друзья уговаривали не ехать именно в эти числа, мол, когда еще подобное можно будет увидеть. Но мы на это отвечали, что, мол, в таком скопище людей, которое ожидается, все равно ничего толком не увидишь, что будут сплошная суета и столпотворение, а на юге зато в это время будет менее многолюдно и более спокойно.
Последнее, действительно, оправдалось. Мы сняли в Хосте маленький отдельный домик недалеко от моря и провели незабываемый месяц. (Впервые на море, вдвоем, еще не женатые…)
В первый же день по приезде, как только нашли себе жилье, тут же побежали на пляж. Но, увы, в этот день, как назло, был шторм 3–4 балла и купаться было запрещено. На пляже никого не было, так как волны заливали его почти полностью и даже иногда шумно разбивались о стену набережной, где фланировали отдыхающие или с ее парапета смотрели на разбушевавшуюся стихию. Правда, несколько смельчаков все же качались на волнах метрах в тридцати от берега. И мы решили к ним присоединиться…
Как известно, входить в море даже при таких волнах не очень сложно, как и «забираться» на них в море. Но вот выходить на берег…
Короче, «покачавшись», нанырявшись и прилично устав (вот уж действительно дорвались), решили, что на первый раз хватит. И тут началось… Мы еще не знали, что выбираться надо с малой волной, которая обычно идет вслед за двумя-тремя самыми большими волнами. Пару раз нас переворачивало и протаскивало по камням… Хорошо, что рядом были ребята, которые, поняв, что мы «новички», подсказали, как надо вылезать на берег, и следующая наша попытка оказалась удачной. Больше в такие волны мы уже не полезли.
На следующий день море стихло, и Володя показал мне, что он все-таки научился делать заднее сальто (прыгал он с волнореза) и «входить в воду» почти по всем правилам. Дело в том, что примерно за год до этого — после того, как мы поступили в МИСИ и, проучившись неделю, оказались в колхозе на уборке картошки, в деревне, стоявшей на берегу реки, — он пытался «крутить заднее», но всякий раз смешно и больно шлепался в воду спиной. Однажды даже не на шутку обиделся на меня, когда, вынырнув после очередного болезненного — в прямом смысле этого слова — прыжка, услышал мой дикий смех. А не смеяться было, действительно, невозможно — так неуклюже и по-клоунски он бултыхнулся с берега в реку. Но после каждого такого неудачного прыжка он снова повторял попытку за попыткой, хотя, честно говоря, прыжки лучше не становились. И вот теперь — пожалуйста…
