Как пример всему сказанному, я рассказал ему один случай, который произошел с группой, где я был руководителем. Я рассказывал, Володя внимательно слушал — он умел это делать как никто! Но сейчас, через 20 лет, передать словами все то, что я ему тогда рассказал, трудно.
Я давно заметил, что многие альпинистские рассказы и ситуации настолько известны и легко узнаваемы, что подробно описывать их для широкого читателя не имеет смысла. А если попытаться это сделать, то набор слов и понятий для этих ситуаций настолько нами же заштампован, что описание получается каким-то примитивно-банальным, хотя в каждом конкретном случае, для каждого участника этих событий подобная ситуация далеко не банальна.
Я много раз пытался записать, что же именно я рассказал тогда Володе, но, хотя сейчас я вижу все так же ясно, как и 30 лет назад, на бумагу лезут те же набившие оскомину альпинистские штампы, очень далекие от тех точных и емких слов, которые Володя выбрал для песни и расставил в строгом порядке.
И все-таки надо рассказать. Может быть, кому-то это покажется интересным и за протокольными строчками моего рассказа кто-то сумеет увидеть то, что запало в душу Володе и пригодилось для песни.
История простая. Летом 1955 года мы совершали обычное спортивно-тренировочное восхождение на вершину Доппах в Дигории. Я шел руководителем, в группе было шесть человек — три связки: Елисеев — Ласкин, Морозов — Иванова, Гутман — Кондратьев. Все шло нормально.
Поднимались с перемычки на гребень, откуда до вершины путь шел уже по нему. На этом пути надо было преодолеть сложный ледовый склон. Я в то время неплохо владел ледовой техникой и решил все три двойки связать в одну связку, чтобы только первый шел с нижней страховкой. Я до сих пор убежден, что действовал правильно, хотя есть и другие мнения. Но у гор «его величество случай» всегда в запасе, и события приняли непредвиденный оборот. Быстро прошли ледовый склон, вышли на скалы — 80-метровый бастион, за которым поблизости был выход на гребень. Метров через 40–50 я организовал надежную страховку за скальный выступ — точнее, за огромную скалу-монолит, заснеженную по бокам, — принял к себе идущего вторым Ласкина, своего старого напарника по связке. С ним мы ходили на вершины высшей категории трудности, попадали в разные переплеты, из которых он выходил, как говорится, с честью.
Ласкин быстро переналадил страховку и стал принимать к себе идущего третьим Славу Морозова — мы по-прежнему шли одной связкой, нижний все еще находился на середине ледового склона. Я продолжал подъем, Ласкин страховал меня снизу. Пройдя несколько метров, услышал душераздирающий крик. Я оглянулся и увидел, что верхняя часть скалы, на которой держалась вся наша страховка, медленно отходит от стены — видно, пришло ее время упасть. Кричал Ласкин: он совсем, похоже, потерял голову от происходящего и ничего не предпринимал, хотя стоял рядом, вполне мог сбросить с отходящей скалы наши веревки — и все было бы нормально.
Правда, скала при падении могла еще задеть идущих ниже, но мы поднимались не строго вертикально, а немного наискось, с уходом вправо, так что могло никого и не задеть, как впоследствии и оказалось.
Меня охватили гнев и досада: так нелепо, без драки, без ожесточенной борьбы, надо погибать. Сейчас скала сорвет Ласкина, он — меня, я — остальных, если не выдержит страховка. Подо мной было около 70 метров пройденной скальной стены. Шансов уцелеть никаких. Мысли мелькали быстро, подумал о близких, которым предстояло пережить еще одну трагедию, но голова работала ясно, и страха особого не испытывал, — было не до него.
Ласкина сорвало, веревка между нами натянулась. Но руки у меня были сильные, видно, так инстинктивно вцепился в гребень, что, когда меня все-таки сорвало, гора выстрелила мной, как катапульта, и я пролетел над пройденной скальной стеной, не задев ее. Это дало мне шанс на спасение. Пролетев в свободном падении более ста метров, я «приледнился» на только что пройденный ледовый склон, но падение продолжалось почти с той же скоростью, только сильные рывки от срыва Морозова и Ивановой несколько замедлили движение. Вот еще несколько рывков — это вылетали наши ледовые крючья, они все же делали свое дело, гасили скорость.
