— А вы думаете, что она любит Манаго?
Соланж положила свою красивую руку на запястье Бертье.
— Вы меня разыгрываете, Франсис? Не станете же вы уверять, что не знаете того, что известно всему свету? Не знаете? Господи, как он побледнел… Право, мой бедный друг, я ужасно огорчена. Вот сами скажите, ведь не могла же я думать, что романист, человек искушенный, присутствует при такой явной интрижке и не замечает ее. Это очень мило, это даже трогательно. Ну, Франсис, дорогой, не делайте такого лица. У вас отчаянный вид. Неужели только из-за того, что вы узнали, какая Шанталь стерва? Вот уж новость так новость! И не думайте, пожалуйста, что я буду мучиться угрызениями совести, что благодаря мне человек вашего масштаба не даст больше себя дурачить женщине, которая его недостойна. Имейте в виду, я прекрасно понимаю, что художник не может придерживаться мещанского кодекса супружеской морали. Ваша малышка Жюльетта восхитительна…
— Соланж, не станете же вы мне говорить, что и Жюльетте…
— Да нет, боже ты мой, нет! Бедная девочка, вот уж кто вас обожает. Но именно из-за этого обожания она не может вам дать того, в чем нуждается ваше искусство, — остроту, волнение, наконец, драму жизни, которая составляет предмет ваших произведений. Я Жюльетту очень люблю, однако должна беспристрастно признать, что одна она не в состоянии заполнить вашу жизнь. Но зачем выбирать какую-то Шанталь? Вокруг вас найдется не одна женщина, которая была бы горда и счастлива быть поверенной ваших мыслей и, если ей посчастливится подняться до этого, вашей вдохновительницей. Я вот вспоминаю, чем я была для бедного Роберта, когда он начинал. «Молитва в Удайя»… Это ведь я подсказала ему идею. Видеть, как твоя мечта превращается в творение человека, которого ты любишь! Ах, Франсис, вы не представляете себе, сколько в этом для женщины опьяняющего! Это изумительно… Увы! С тех пор, как Роберта убили, я ни разу не испытывала этого счастья.
Она провела пальцем по ресницам, как бы смахивая слезу. В эту минуту Вилье вошел в гостиную и неожиданно повернул выключатель.
— Летучие мыши нас замучили, — сказал он, — и вечер не очень теплый. Я думаю, миссис Логенберри здесь будет лучше. Я велел закрыть ставни.
— Ты прав, дорогой, — ответила Соланж, вздрогнув от резкого света.
Спустя три дня Соланж позвонила Франсису по телефону:
— Милый Франсис, надеюсь, я не помешала вам работать? Вы работали? Я очень огорчена… Впрочем, нет, я не огорчена, мне надо было услышать ваш голос… Да, правда-правда, наш недавний разговор меня разволновал. Вы себе не представляете, Франсис, насколько… Что вы говорите?
— Ничего, — засмеялся Франсис.
— Вы не знаете, что вы для меня значите, Франсис. Вы мой идеал, учитель, пастырь. Мой муж, конечно, мне друг, и он мне очень предан, но всем известно, что женщины его интересуют мало. Большой писатель, который понимает их, как вы, — это изумительно. Ну и вот, я придумала себе мечту. Вы сейчас мне скажете, осуществима ли она. Жак двенадцатого уезжает на уик-энд в Бельгию. Я хотела бы, чтоб вы приехали в это время в Марли. Мы с вами будем наедине и сможем, если захотите, болтать всю ночь. Обсудим основательно все проблемы… Что вы на это скажете, дорогой?
— Ничего, — ответил Франсис.
— Я знаю, что есть Жюльетта. Бедная девочка! Я люблю ее всем сердцем. Но я как раз о ней и хотела с вами поговорить. Уверена, что она это отлично поймет.
— Любопытно, — сказал Франсис.
— Что это вы, дорогой? Мне почудилась какая-то жесткость, какая-то насмешка в вашем голосе. Простите, если я сказала что-то не то. Я просто в отчаянии. Чувствую себя виноватой, хотя и не знаю в чем.
— Правда?
— Правда… Если я что-нибудь сделала не так, объясните мне, дорогой. Я постараюсь исправиться… Я хочу быть воском в ваших руках. Приедете в Марли?
— Нет, — ответил Франсис.
— Нет? Но почему? Вы провели бы два восхитительных дня, я бы уж позаботилась. Вас это не соблазняет? Да что с вами, Франсис? Я чувствую, что вы где-то далеко-далеко.
— Я вам это скажу при встрече, — заключил Франсис. — Если позволите, я загляну к вам на минутку во второй половине дня. Вы будете дома часов в шесть?
