Первый, кто им встретился, был старый демократ. Полный пива и благодушия, он, видимо, подыскивал себе очередного слушателя, потому что один и тот же человек не мог длительное время воспринимать его сентенции.
— У нас посетительница, — воскликнул Пузанский, останавливаясь и качая головой, как носорог, случайно вонзивший рог в пальму и не знающий, как выбраться, — и какая прекрасная! Луций, сынок, кого ты привел в наше царство ночи и запустения? А у меня, ты знаешь, бессонница. Лечился до четырех утра и пивом и травником — не помогает. Вышел курить в коридор — и вдруг ты. И с таким прекрасным цветком в петлице, как вас зовут, дорогая?
— Сами вы толстый кактус, — неприязненно сказала Лина. — У кого это я в петлице торчу, хотела бы я спросить? Неправда, я сама по себе.
— Я не хотел тебя обидеть, о дитя ночи, — загудел Пузанский, — и если ты дашь мне возможность, я исправлю свое заблуждение. Сравнение с цветком тебя оскорбило — это выше моего разумения, но красота и юность всегда правы — по определению. Пойдемте ко мне, отрок и юница, и я напою вас крепким чаем и расскажу, что такое любовь.
— Он чокнутый? — осведомилась Лина, ничуть не снижая громкости своего голоса.
— Да, — также громко ответил Луций, — но очень умный. Если хочешь, можем пойти к нему в гости.
— Так вот, любовь, — загудел Пузанский, обнося гостей горячим, заваренным в сервизных расписных чашках коричневым чаем. — Это тонкая штука, и много прекрасных влюбленных расстаются только из-за того, что считают любовь чем-то отлитым в навечно застывшей форме, пожаловавшим навсегда. На самом деле любовь — это не форма и не содержание, это процесс, это жизнь в ее бесконечном развитии и изменении, и если этого не понимать, то можно ее убить. Когда люди встречаются, им кажется, что взаимное чувство друг к другу — это Уже произошедшая любовь. В действительности это только приготовление.
Чтобы перейти к истиной любви, необходимо провести громадную работу совместного движения, надо не уставать и не лениться понимать и узнавать другую личность, чтобы вливать в то первое чувство все новые и новые грани уважения и трепетного нежного удивления. Человек не может раскрыться сразу даже перед самым близким и дорогим ему существом. Ему нужно время, чтобы повернуться то одной, то другой, то третьей гранью своей души и дарования, чтобы в процессе этого взаимопроникновения меняться и расти, отдавая свою личность. Вот поистине пример того соединения, когда чем больше отдаешь другому, тем больше получаешь сам. И если ты искренен, добр и самосущ, то чувство, принимаемое тобой за любовь, изменится и вырастет в истинное чувство, которое поднимается над эросом и привычкой и над всем земным. Сейчас половина того, что я вам говорю, кажется вам неинтересным, а вторая половина воспринимается не разумом, а эмоциями, но пройдет время, и когда-нибудь вы припомните, причем независимо от того, разведет ли вас рок или оставит вместе, припомните, что говорил вам наполненный пивом бурдюк, то есть я.
— Господин учитель, — сказал Луций, потягивая сладкий, чуть горчащий чай и наблюдая за Линой, которая, казалось, была поражена тирадой Пузанского и тихо прихлебывала из своей чашки, — мы только сегодня по-настоящему познакомились. Да и согласитесь, как-то это мудрено все, что вы говорите. Я не силен в философских и исторических определениях любви, но понимаю только одно: если мне человек нравится, то это происходит сразу, а если я к нему безразличен, то пусть он хоть разорвется на сто частей, я все равно не сумею себя переменить.
— И много раз ты проверял свою теорию? — хитро осведомился Пузанский.
«Ни разу», — честно хотелось ответить студенту, но присутствие Лины сдерживало его. — Проверял, — ответил он уклончиво, будто не желая повествовать о многочисленных своих победах.
Педагог рассмеялся, но ничего не сказал, а девчонка нашла в темноте ногу Луция и пребольно надавила на носок своим острым каблучком.
— Пошли, — шепнула Лина ему на ухо. — Я хочу посмотреть, как ты живешь, — и она неодобрительно обвела взглядом громадную пустую залу Пузанского.
