— Итак, вопрос первый, — сказал Лада, — не откроете ли вы мне, в какое конкретно время произошло то самое знаменитое событие?
— Я во сне часов не ношу, — отпарировал после короткого раздумья отец Авакум. — Лег я после двух, стало быть, между тремя и четырьмя.
— Вы говорили, что на призраке была полосатая роба с нашивками. Разглядели ли вы, в каком месте на куртке была изображена мишень?
— Эта куртка не походила ни на один известный мне образец. Наверно, в небесном ателье святому сшили что-то на заказ.
— Всем известно, что святой при жизни чуть заикался, сохранилась ли эта особенность речи при вашей беседе? — поинтересовался длиннобородый преподаватель основ всемирной религии, единственный священник, не считая самого Авакума.
— Святой изъяснялся на прекрасном русском языке, правда, со свойственными только ему канцеляризмами. Видно, заикание за столько лет божественного служения улетучилось, — получай, казалось, крикнул батюшка, вперяя в вопрошающего свирепый взгляд.
Получив три абсолютно достоверных и честных ответа, Лада приуныл, но ненадолго. Он оставил веселую компанию доедать банкетную снедь и сласти, а сам вернулся в свой небольшой прекрасно оборудованный кабинет и вызвал к себе доверенного воспитателя.
Тотчас тонкой струйкой потянулись в кабинет воспитанники, чьи спальни были расположены в одном крыле со спальней отца Авакума. Директор задавал ученикам стандартные вопросы и следил не столько за фонетикой ответа, сколько за модуляциями голоса и движением лицевых мышц школяров. Уже на четвертом ему повезло. Им оказался Петя, который возлежал на своей кровати в спальне, когда наряженный Ладой воспитатель вытащил его на допрос.
— Ты ночевал у себя в спальне? — задал директор вовсе невинный и единственно верный вопрос, от которого у Пети огнем запылали уши и далее волна алого цвета дошла до основания шеи.
— Конечно, — утвердительно замахал башкой Петя, — в спальне, где же еще? Я только раз в неделю, по воскресеньям, ухожу домой, а эту ночь, как обычно, провел в койке, да и спал как убитый, ничего не помню.
— Один тоже ничего не помнил, пока к нему с небес сам Даниил не спрыгнул, — ухмыльнулся доктор Лада. — К тебе ночью никто из святых наших не являлся: ни Солженицын? Ни Сахаров? Ни святой Алексий?
— Спал я, — повторил Петя упрямо. — Спал без задних ног. Ничего не помню. Никто не являлся.
— А вот твои товарищи докладывают иное, — строго сказал воспитатель, который расспросил дюжину Петиных знакомцев по комнате, прежде чем его пригласить с собой. — Говорят, не было тебя ночью в спальне и товарищей твоих не было. Будто явились втроем только под утро и вид у вас был как у нашкодивших псов.
Раз за разом употреблял профессор свой вопрос, и вдруг он «сработал». Трусливый Петя начал «колоться». Правда, делал он это очень аккуратно, не теряя долларовой перспективы.
— Зарок я дал, — твердил Петя упрямо. — Не открывать ничего, что видел. Вы нас, — обратился он с укоризной к директору, — Станислав Егорыч, сами учите правде и слово держать. Как же я солгу перед товарищами своими.
Делать нечего, директор распорядился привести товарищей. Привели, но не тех. Тут ошибся уже служка. Он снял двух с ближайших коек. Эти двое разом сознались, что они и есть ближайшие и единственные Петины друзья. Петю все очень уважали, так как он единственный в интернате был сын генерала. И внешность соответствующую имел.
Целый час убил на них Лада, пытаясь выяснить, что они делали ночью, причем злокозненный Петя утверждал, что немедленно все расскажет, как только его товарищи сознаются.
Однако мальчики оказались крепкими орешками, потому что в самом деле спали мертвым сном и ни о чем не ведали.
Наконец Лада сказал им вот что:
— Я и подумать не мог, что ложь и злокозненность так далеко успели пролезть в ваши юные души. Скажите мне, ради чего я трачу на вас свое академическое время, когда я мог бы сейчас возглавлять педагогическую миссию в Париже или, скажем, на Сейшельских островах, где круглосуточно в течение всего года стоит тропическая температура двадцать восемь градусов в тени, где бродят очаровательные светло-коричневые, как шоколадное эскимо, аборигенки.
